Влияние витамина D на течение беременности и здоровье новорожденных и детей раннего возраста: современный взгляд на проблему | Захарова И.Н., Мальцев С.В., Зубков В.В., Курьянинова В.А., Дмитриев А.В., Мальцева Л.И., Верисокина Н.Е., Климов Л.Я., Васильева Э.Н., Малявская С.И., Заплатников А.Л.

Введение

В настоящее время появляется все больше данных о плейотропном действии витамина D, в т. ч. касающихся его влияния на организм беременной женщины и плода. При этом установлено, что достаточный уровень витамина D необходим на всем протяжении беременности, начиная с момента имплантации и формирования плаценты. Витамин D играет важную роль в адекватном функционировании системы «мать — плацента — плод», а также позитивно влияет на эмбриогенез, течение интра- и постнатального периодов [1].

Кальцидиол (25(OH)D₃) принимает участие в развитии и формировании детского места — плаценты. Плацента начинает формироваться на 4-й нед. беременности. С этого времени витамин D беременной женщины проникает в организм плода и во многом определяет развитие костной и иммунной систем, а затем и других органов и систем. Концентрация кальцитриола (1,25(ОН)₂D₃) к 12 нед. беременности увеличивается в 2–3 раза, что связано с увеличением выработки метаболита в почках беременной, а также в трофобласте, децидуальной ткани и плаценте. В децидуальной ткани и наружном клеточном слое бластоцисты при экспрессии гена CYP27B1 (кодирует 1α-гидроксилазу) образуется 1,25(ОН)₂D₃, максимальная выработка которого отмечена в I–II триместрах беременности [2, 3].

Исторически плацента была одной из первых внепочечных тканей, способных синтезировать 1,25(OH)₂D₃ [4], но только кальцидиол (25(OH)D₃) проходит через плацентарный барьер и обеспечивает потребность плода [2]. На ранних сроках беременности витамин D стимулирует экспрессию генов НОХА10 и НОХА11, что обеспечивает децидуальные превращения эндометрия, контроль иммунного ответа матери (регуляцию соотношения цитокинов), стимулирует гормональную функцию плаценты и обеспечивает антимикробный эффект трофобласта и плаценты.

Во время беременности рецепторы витамина D (VDR) и ферменты, осуществляющие регуляцию метаболизма, экспрессируются в плаценте и децидуальной ткани матки, что указывает на критически активную точку иммуномодуляции на границе «мать — плод». Уровень витамин-D-связывающего белка в крови возрастает во время беременности с 46% до 103% [5].

О роли витамина D как потенциального модулятора иммунных реакций во время беременности впервые было заявлено более 50 лет назад, но конкретные механизмы выполнения этой роли только недавно получили должное внимание [6]. Уже в первые недели беременности трофобласт одновременно синтезирует и отвечает на действие витамина D, который локально реализует противовоспалительную функцию и одновременно стимулирует рост децидуальной ткани, необходимой для нормальной беременности [7].

В организме плода 25(OH)D₃ преобразуется в активную форму — 1,25(ОН)₂D₃, которая, взаимодействуя с VDR в органах и тканях, реализует классические эффекты витамина D (рис. 1) [9].

Рецепторы витамина D (VDR) имеются в большей части клеток организма, во многих тканях присутствует фермент 1α-гидроксилаза, необходимый для синтеза активной формы D-гормона — 1,25(OH)₂D₃ [4]. Есть данные о том, что 1,25(OH)₂D₃ координирует транскрипцию и функцию генов, связанных с инвазией трофобласта, имплантацией и ангио­генезом [10]. Уровень 1,25(ОН)₂D₃ у плода и в пуповинной крови ниже, чем у взрослых, и значительно ниже, чем в крови матери. В течение первых суток жизни в ответ на снижение уровня кальция и увеличение концентрации паратгормона в крови новорожденных активируется синтез 1,25(OH)₂D₃, что, по-видимому, связано с необходимостью активации всасывания кальция в кишечнике сразу после появления на свет [11].

Витамин D и беременность

Беременность является фактором риска развития дефицита 25(ОН)D₃. Так, встречаемость недостаточности витамина D варьирует в широких пределах, достигая, например, 98% у женщин из ОАЭ (рис. 2) [1, 12].

Дефицит витамина D у беременных и их новорожденных чрезвычайно высок в арабских странах: почти 85% беременных женщин и 88% их новорожденных имеют дефицит или недостаточность витамина D [14]. В ряде европейских исследований оптимальная концентрация витамина D (>30 нг/мл) отмечена только у 10,6% беременных, дефицит витамина D выявлен у 10% в многонациональной когорте пациентов в Швеции, у 35% — в Великобритании, у 50% — в Германии [15].

Многочисленные исследования свидетельствуют о том, что уровень витамина D менее 50 нмоль/л (<20 нг/мл) связан с рядом осложнений во время беременности — угрозой преждевременных родов, развитием плацентарной недостаточности, прерыванием беременности, преэклампсией, формированием гестационного сахарного диабета, бактериального вагиноза, повышением риска нарушения сократительной активности матки, увеличением частоты оперативного родоразрешения [16].

Для исключения риска развития осложнений, связанных с дефицитом 25(ОН)D₃, беременным женщинам рекомендуется поддержание уровня кальцидиола >75 нмоль/л (>30 нг/мл), но достаточная конверсия витамина D в 1,25(ОН)₂D₃ достигается при уровне 25(OH)D₃ >100 нмоль/л (>40 нг/мл) [3]. У женщин с оптимальным уровнем витамина D (≥75 нмоль/л, или ≥30 нг/мл) отмечается достоверно более высокий уровень живорождения [10].

Связь между низким уровнем 25(ОН)D₃ у беременной и повышенным риском развития гестационного диабета является доказанной. Определено влияние кальцидиола на гомеостаз глюкозы, включая наличие специфических VDR на β-клетках поджелудочной железы и скелетных мышцах, экспрессию 1α-гидроксилазы в β-клетках поджелудочной железы, которая катализирует превращение 25(OH)D₃ в 1,25(ОН)₂D₃ [17]. У женщин с дефицитом витамина D во II триместре риск развития гестационного диабета повышается в 4,46 раза по сравнению с женщинами без дефицита (отношение шансов 4,46, 95% доверительный интервал 1,15–17,3) [18]. В исследовании С. Zhang et al. [19] не только была выявлена связь между снижением уровня кальцидиола <50 нмоль/л (<20 нг/мл) и развитием диабета беременных, но и установлено, что по мере снижения уровня 25(ОН)D₃ на каждые 12,5 нмоль/л (5 нг/мл) риск развития гестационного сахарного диабета увеличивается в 1,29 раза.

Большие когортные исследования, проведенные в Ирландии и Дании, показали, что низкий уровень витамина D в сыворотке крови обусловливает высокую частоту эклампсии. Это позволило авторам предположить, что достаточный уровень витамина D обеспечивает физиологическое взаимодействие между плодом, плацентой и маткой. Считается, что с самых ранних стадий имплантации трофобласта (наружного слоя оплодотворенной яйцеклетки) в слизистую оболочку матки витамин D оптимизирует развитие кровеносных сосудов, обеспечивая более эффективный перенос питательных веществ к плоду и более низкие показатели индуцированной беременностью гипертензии или эклампсии. Дефицит витамина D на ранних сроках беременности связан с пятикратным увеличением риска пре­эклампсии, в основе патогенеза которой лежат плацентарная и эндотелиальная дисфункция и выраженный воспалительный ответ, нарушающие обмен веществ между организмом матери и плодом. Было выдвинуто предположение, что достаточные уровни витамина D в тканях плаценты более важны для исходов беременности, чем сывороточные уровни. При этом показано, что в плаценте может осуществляться второе гидроксилирование витамина D с образованием 1,25(ОН)₂D₃ так же, как это происходит в почках. Результаты проведенных за последние 15 лет исследований (более 10 тыс. наблюдений) показали, что у женщин, желающих забеременеть, а также у женщин с самого раннего периода беременности концентрация 25(OH)D₃ должна поддерживаться на уровне не менее 100 нмоль/л (40 нг/мл). Это снижает риск преэклампсии, преждевременных родов и астмы у потомства. Для этого требуется прием витамина D в дозе не менее 4000 МЕ/сут. Показано, что при этом содержание 25(OH)D₃ в крови беременной достигает уровня не менее 100 нмоль/л (40 нг/мл), что обеспечивает оптимальное содержание витамина D у новорожденного. Эти дозы оказались безопасными у тысяч пациенток. Указанная доза витамина D становится альтернативой прямому воздействию солнечного света, поскольку ежедневный прием 4000 МЕ витамина D дает результат, сопоставимый с концентрацией 25(OH)D₃ у беременных, проживающих в солнечных регионах и получающих витамин D под воздействием солнечного света [20–22].

Вызывает также интерес взаимосвязь способа и сроков родоразрешения с обеспеченностью беременной витамином D. В нескольких исследованиях, которые оценивали уровень 25(ОН)D₃ на ранних сроках беременности (12 нед.) или при родах, сообщалось о повышенном риске кесарева сечения у женщин с дефицитом 25(OH)D₃. При сравнении акушерских исходов у беременных, получающих ежедневно 4000 и 400 МЕ витамина D, оказалось, что частота родоразрешения путем кесарева сечения была ниже среди женщин с высоким содержанием витамина D [23].

Влияние витамина D на плод и раннее развитие ребенка

Поскольку во время беременности у плода наблюдаются физиологические изменения, связанные с быстрым ростом, витамин D и его метаболиты влияют на реализацию генетических особенностей развивающегося плода и сводят к минимуму риск неблагоприятных исходов беременности. При этом установлено, что дефицит витамина D у беременных не только ассоциирован с повышенным риском прежде­временных родов, высокими показателями неонатальной заболеваемости и смертности, но и неблагоприятно влияет на постнатальное развитие детей, особенно при уровне витамина D в сыворотке крови матери менее 50 нмоль/л (<20 нг/мл) [24]. Так, установлено, что назначение беременным витамина D в дозе 2400 МЕ/сут существенно улучшало минерализацию костной ткани у детей дошкольного возраста по сравнению с теми, чьи матери получали стандартные добавки (400 МЕ/сут).

В исследовании, выполненном в России, проведена сравнительная оценка состояния новорожденных от женщин группы высокого риска преэклампсии (болезни почек, гипертензивные состояния, антифосфолипидный синдром, ожирение) с прегравидарной подготовкой витамином D в дозе 4000 МЕ/сут и не получавших витамин D (табл. 1) [25]. Показано, что у новорожденных от женщин, получавших 4000 МЕ/сут витамина D, уровень 25(ОН)D₃ был в 2,2 раза выше (28,3±1,5 нг/мл против 12,4±1,1 нг/мл соответственно, р<0,05), а частота клинических синдромов существенно ниже, чем в контрольной группе.

Установлена связь роста и массы тела детей в 1,5 года с обеспеченностью витамином D при рождении, а также показателей физического развития детей в 9-летнем возрасте с содержанием витамина D в крови матери [26]. При концентрации 25(ОН)D₃ в крови ниже 25 нмоль/л (<10 нг/мл) у новорожденного могут выявляться рентгенологические признаки остеопении [9].

Недостаточное поступление кальцидиола в организм плода может приводить к метаболическим сдвигам, недоношенности, задержке формирования структур мозга, физического развития, гипокальциемическим судорогам, гипербилирубинемии, увеличению частоты некротического энтероколита и бронхолегочной дисплазии, а также повышать риск развития инфекций нижних дыхательных путей и сепсиса [25–33]. При этом в последние годы все больше исследований связано с изучением роли дефицита витамина D в развитии инфекций у детей и новорожденных [30]. Установлено, что одним из свойств кальцидиола является его способность стимулировать образование антимикробных пептидов (β₂-дефензинов и кателицидинов), которые обладают выраженной бактерицидной активностью [34]. Так, дефицит витамина D является значимым фактором снижения уровня антимикробных пептидов, что сопровождается повышением риска развития сепсиса у новорожденных детей. Отмеченное достоверное влияние дефицита витамина D на увеличение частоты неонатального сепсиса наблюдалось в серии контролируемых исследований, проведенных в различных регионах [31, 32].

Учитывая высокую базальную экспрессию CYP27B1 и VDR в трофобластических клетках плаценты, предполагают, что противовоспалительные эффекты витамина D могут быть особенно важны и в этом органе [2]. Метаболиты витамина D определяют образование сурфактанта и развитие легочной ткани. Дефицит витамина D и его метаболитов повышает потребность в оксигенации новорожденных, особенно недоношенных, и рассматривается как фактор риска развития респираторного дистресс-синдрома и инфекций дыхательных путей [28, 29].

К настоящему времени хорошо известно о влиянии недостаточности витамина D на развитие центральной нервной системы. Доказано, что при дефиците 25(ОН)₂D в антенатальном и раннем постнатальном периодах могут возникать задержка речевого развития, обмороки, эпилепсия, ряд демиелинизирующих заболеваний. Кроме того, было показано, что дети дошкольного возраста с синдромом дефицита внимания и гиперактивности при рождении имели низкие уровни 25(ОН)D₃ в пуповинной крови по сравнению с новорожденными без данной патологии [26, 35].

Уровень 25(ОН)D₃ в пуповинной крови ребенка составляет 50–80% от его уровня в сыворотке крови матери (р=0,001) независимо от срока гестации. А поскольку дефицит 25(ОН)D₃ широко распространен среди беременных, именно этим объясняется и большое число новорожденных с дефицитом витамина D. При этом отмечено, что важнейшим фактором, позволяющим повысить концентрацию 25(ОН)D₃ в сыворотке крови беременных женщин и, как следствие, новорожденных детей, является дотация витамина D во время беременности [36–38].

Медианы значений витамина D в крови у младенцев на первой неделе жизни не достигают 15 нг/мл, а у большинства (85% новорожденных) уровень метаболита витамина D ниже 20 нг/мл и даже 10 нг/мл. Чаще выраженная недостаточность витамина D выявляется у глубоко недоношенных детей в зимнее время года по сравнению с летним периодом (8,1 [3,3–14,5] нг/мл против 17,9 [4,5–29,3] нг/мл, p<0,05) [39]. Однако даже на юге РФ уровень 25(ОН)D₃ в сыворотке крови новорожденных составляет 9,9±0,7 нг/мл (у доношенных новорожденных — 9,2±0,8 нг/мл, у недоношенных — 10,7±1,1 нг/мл) [40].

Коррекция гиповитаминоза D

Дозы витамина D, рекомендуемые во время беременности, составляют 800–1200 МЕ/сут. Однако у большинства беременных такая доза не позволяет обеспечить достаточный уровень 25(OH)D₃. Увеличение дозы до 2000 МЕ/сут обеспечивает у большинства женщин оптимальный уровень витамина D в крови. При некоторых осложнениях беременности (преэклампсия, плацентарная недостаточность, гестационный сахарный диабет) оптимальной и безопасной является доза 4000 МЕ/сут в течение всей беременности [38].

Практические рекомендации по коррекции гиповитаминоза D в постнатальном периоде в настоящее время учитывают не только влияние витамина D на костно-мышечную систему, но и широкий спектр биологических эффектов в отношении других органов и систем организма ребенка. В связи с этим обсуждаются различные варианты профилактического приема витамина D у детей. Так, установлено, что при ежедневном потреблении витамина D в дозе 400 МЕ/сут уровень 25(ОН)D₃ в сыворотке крови достигает 20 нг/мл (50 нмоль/л), и этого достаточно для предотвращения у детей рахита и остео­маляции. Для обеспечения же плейотропного действия необходима сывороточная концентрация 25(ОН)D₃ в пределах 30–50 нг/мл (75–125 нмоль/л), что достигается лишь при ежедневном потреблении более высокой дозы витамина D — до 2000 МЕ/сут [41].

Согласно Европейским рекомендациям ежедневная дотация витамина D после рождения должна составлять 400 МЕ независимо от типа вскармливания. Во втором полугодии доза увеличивается до 600 МЕ/сут с учетом поступления витамина D с пищей. При этом считается, что доза до 1000 МЕ/сут безопасна. Недоношенным детям назначают 400–800 МЕ/сут до постконцептуального возраста 40 нед., а затем переходят на дозы, рекомендуемые для доношенных младенцев [37, 42]. ESPGHAN рекомендует назначать недоношенным детям 800–1000 МЕ/сут витамина D. При этом показано, что суточная доза 800 МЕ у недоношенных детей значительно быстрее повышает концентрацию витамина D в течение 4 нед., чем доза 400 МЕ [42, 43].

В южных регионах Европы, независимо от типа вскармливания, витамин D назначают с рождения в дозе 400 МЕ/сут в течение всего первого года жизни. В то же время у отдельных групп детей (темнокожих, с патологией внутренних органов, при мальабсорбции) дозу увеличивают до 1000 МЕ/сут [44]. Эти же авторы рекомендуют назначать недоношенным детям с первых дней жизни 200–400 МЕ/сут витамина D (с учетом поступления c парентеральным питанием, фортификаторами, смесью для недоношенных). При достижении объема энтерального питания 100 мл/кг и массы тела 1500 г дозу витамина D увеличивают до 400–800 МЕ/сут.

В свою очередь, в США новорожденным детям с очень низкой массой тела профилактический прием витамина D рекомендуют начинать с дозы 200–400 МЕ/сут. При массе тела более 1500 г и полном энтеральном питании дозу увеличивают до 400 МЕ/сут (максимально до 1000 МЕ/сут) [45]. При этом у недоношенных детей рекомендуемые дозы не всегда позволяют достичь достаточного уровня кальцидиола в крови. При исходном низком уровне 25(OH)D₃ даже через 1 мес. приема витамина D в дозе 800 МЕ/сут только в 1/4 случаев содержание кальцидиола превышало 30 нг/мл [46]. В многоцентровом европейском шестилетнем исследовании показана низкая эффективность стандартных доз витамина D у детей более старшего возраста [47].

В соответствии с вышесказанным появление на российском фармацевтическом рынке новой формы выпуска витамина D в виде БАД Детримакс® Бэби представляет особый интерес. Детримакс^® Бэби — чистый масляный раствор, в одной капле которого содержится 200 МЕ холекальциферола, может применяться у детей с рождения [48]. Флакон обеспечен специальным помповым дозатором, который позволяет очень точно оттитровать необходимую дозу, что особенно важно для удовлетворения ежедневной потребности в витамине D у маловесных и рожденных раньше срока детей. При этом особо следует отметить, что появление в арсенале врачей-неонатологов холекальциферола с дозой 200 МЕ в 1 капле позволяет адекватно подобрать индивидуальную дозу витамина D для маловесных, недоношенных и доношенных новорожденных.

Заключение

Таким образом, недостаточная обеспеченность витамином D является проблемой общественного здравоохранения во всем мире. В силу многогранного регуляторного действия (на иммунитет, на биохимические и клеточные процессы) витамин D выступает чрезвычайно значимым фактором, определяющим благоприятное течение беременности, а также адекватное внутриутробное и постнатальное развитие ребенка. В связи с этим предупреждение недостаточной обеспеченности витамином D у беременных и новорожденных детей должно стать обязательным компонентом в профилактической работе не только педиатров и неонатологов, но и акушеров-гинекологов.

Благодарность

Редакция благодарит компанию Unipharm за помощь в обеспечении взаимодействия между авторами настоящей публикации.

Acknowledgment

Editorial Board is grateful to Unipharm for the assistance in cooperation between the authors of this publication.

Сведения об авторах:

Захарова Ирина Николаевна — д.м.н., профессор, заведующая кафедрой педиатрии им. академика Г.Н. Сперанского, ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России, 125993, Россия, г. Москва, ул. Баррикадная, д. 2/1, стр. 1, ORCID iD 0000-0003-4200-4598.

Мальцев Cтанислав Викторович — д.м.н., профессор кафедры педиатрии им. академика Г.Н. Сперанского, ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России, 125993, Россия, г. Москва, ул. Баррикадная, д. 2/1, стр. 1, ORCID iD 0000-0002-6203-2134.

Зубков Виктор Васильевич — д.м.н., профессор, директор Института неонатологии и педиатрии, ФГБУ «НМИЦ АГП им. В.И. Кулакова» Минздрава России, 117997, Россия, г. Москва, ул. Академика Опарина, д. 4, ORCID iD 0000-0001-8366-5208.

Курьянинова Виктория Александровна — к.м.н., доцент кафедры пропедевтики детских болезней СтГМУ, 355017, Россия, г. Ставрополь, ул. Мира, д. 310, ORCID iD 0000-0002-0731-7153.

Дмитриев Андрей Владимирович — д.м.н., доцент, заведующий кафедрой детских болезней с курсом госпитальной педиатрии, ФГБОУ ВО РязГМУ Минздрава России, 390026, Россия, г. Рязань, ул. Высоковольтная, д. 9; профессор кафедры неонатологии им. проф. В.В. Гаврюшова, ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России, 125993, Россия, г. Москва, ул. Баррикадная, д. 2/1, стр. 1, ORCID iD 0000-0002-8202-3876.

Мальцева Лариса Ивановна — д.м.н., профессор кафедры акушерства и гинекологии, КГМА — филиал ФГБОУ ДПО РМАНПО, 420012, Россия, г. Казань, ул. Бутлерова, д. 36, ORCID iD 0000-0003-0999-4374.

Верисокина Наталья Евгеньевна — ассистент кафедры факультетской педиатрии, ФГБОУ ВО СтГМУ Минздрава России, 355017, Россия, г. Ставрополь, ул. Мира, д. 310, ORCID iD 0000-0001-5444-8351.

Климов Леонид Яковлевич — д.м.н., доцент, декан педиатрического факультета, ФГБОУ ВО СтГМУ Минздрава России, 355017, Россия, г. Ставрополь, ул. Мира, д. 310, ORCID iD 0000-0001-7248-1614.

Васильева Эльвира Николаевна — к.м.н., доцент, доцент кафедры акушерства и гинекологии, ФГБОУ ВО «ЧГУ им. И.Н. Ульянова», 428015, Россия, г. Чебоксары, Московский проспект, д. 15, ORCID iD 0000-0002-7677-7735.

Малявская Светлана Ивановна — д.м.н., профессор, заведующая кафедрой педиатрии, ФГБОУ ВО СГМУ (г. Архангельск) Минздрава России, 163000, Россия, г. Архангельск, проспект Троицкий, д. 51, ORCID iD 0000-0003-2521-0824.

Заплатников Андрей Леонидович — д.м.н., профессор, заведующий кафедрой неонатологии им. проф. В.В. Гаврюшова, профессор кафедры педиатрии им. академика Г.Н. Сперанского, проректор по учебной работе, ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России, 125993, Россия, г. Москва, ул. Баррикадная, д. 2/1, стр. 1, ORCID iD 0000-0003-1303-8318.

Контактная информация: Заплатников Андрей Леонидович, e-mail: zaplatnikov@mail.ru. Прозрачность финансовой деятельности: никто из авторов не имеет финансовой заинтересованности в представленных материалах или методах. Конфликт интересов отсутствует. Статья поступила 18.08.2020, поступила после рецензирования 01.09.2020, принята в печать 15.09.2020.

About the authors:

Irina N. Zakharova — Doct. of Sci. (Med.), Professor, Head of Academician G.N. Speranskiy Department of Pediatrics, Russian Medical Academy of Continuous Professional Education, 2/1, Barrikadnaya str., Moscow, 125993, Russian Federation, ORCID iD 0000-0003-4200-4598.

Stanislav V. Mal’tsev — Doct. of Sci. (Med.), professor of Academician G.N. Speranskiy Department of Pediatrics, Russian Medical Academy of Continuous Professional Education, 2/1, Barrikadnaya str., Moscow, 125993, Russian Federation, ORCID iD 0000-0002-6203-2134.

Viktor V. Zubkov — Doct. of Sci. (Med.), Professor, Director of the Institute of Neonatology & Pediatrics, V.I. Kulakov National Medical Research Center for Obstetrics, Gynecology and Perinatology, 4, Academician Oparin str., Moscow, 117997, Russian Federation, ORCID iD 0000-0001-8366-5208.

Viktoriya A. Kur’yaninova — Cand. of Sci. (Med.), associate professor of the Department of Propaedeutics of Children’s Diseases, Stavropol State Medical University, 310, Mira str., Stavropol, 355017, Russian Federation, ORCID iD 0000-0002-0731-7153.

Andrey V. Dmitriev — Doct. of Sci. (Med.), Associate Professor, Head of the Department of Children’s Diseases with the Course of Hospital Pediatrics, Ryazan State Medical University, 9, Vysokovol’tnaya str., 390026, Russian Federation; professor of Prof. V.V. Gavryushov Department of Neonatology, Russian Medical Academy of Continuous Professional Education, 2/1, Barrikadnaya str., Moscow, 125993, Russian Federation, ORCID iD 0000-0002-8202-3876.

Larisa I. Maltseva — Doct. of Sci. (Med.), professor of the Department of Obstetrics & Gynecology, Kazan State Medical University — Branch of the Russian Medical Academy of Continuous Professional Education, 49, Butlerov str., Kazan, 420012, Russian Federation, ORCID iD 0000-0003-0999-4374.

Natal’ya E. Verisokina — assistant of the Department of Faculty Pediatrics, Stavropol State Medical University, 310, Mira str., Stavropol, 355017, Russian Federation, ORCID iD 0000-0001-5444-8351.

Leonid Ya. Klimov — Doct. of Sci. (Med.), Associate Professor, Dean of the Pediatric Faculty, Stavropol State Medical University, 310, Mira str., Stavropol, 355017, Russian Federation, ORCID iD 0000-0001-7248-1614.

Elvira N. Vasil’eva — Cand. of Sci. (Med.), Associate Professor, associate professor of the Department of Obstetrics & Gynecology, I.N. Ul’yanov Cheboksary State University, 15, Moskovskiy av., Cheboksary, 428015, Russian Federation, ORCID iD 0000-0002-7677-7735.

Svetlana I. Malyavskaya — Doct. of Sci. (Med.), Professor, Head of the Department of Pediatrics, North State Medical University, 51, Troitskiy av., Arkhangelsk, 163000, Russian Federation, ORCID iD 0000-0003-2521-0824.

Andrey L. Zaplatnikov — Doct. of Sci. (Med.), Professor, Head of Prof. N.N. Gavryushov Department of Neonatology, professor of Acad. G.N. Speranskiy Department of Pediatrics, Vice-chancellor for Instructional Work, Russian Medical Academy of Continuous Professional Education, 2/1, Barrikadnaya str., Moscow, 125993, Russian Federation, ORCID iD 0000-0003-1303-8318.

Contact information: Andrey L. Zaplatnikov, e-mail: zaplatnikov@mail. ru. Financial Disclosure: no authors have a financial or property interest in any material or method mentioned. There is no conflict of interests. Received 18.08.2020, revised 01.09.2020, accepted 15.09.2020.