Глобальная эпидемиология пегивируса человека 1-го типа: обзор распространенности и факторов риска | Пименов Д.А., Соболевская О.Л., Краснов В.В., Нечаева Д.А.

Введение

Пегивирус человека 1-го типа (HPgV-1), ранее известный как вирус GB C (GBV-C) или вирус гепатита G (HGV), является широко распространенным во всем мире вирусом, принадлежащим к семейству Flaviviridae, роду Pegivirus [1]. Предшественником открытия послужили исследования вирусного агента GB, выделенного в 1967 г., однако HPgV-1 был идентифицирован только в середине 1990-х годов [1].

HPgV-1 передается через кровь, половым путем и вертикально (от матери к ребенку) [2–8]. D. Rendina et al. [8] высказывали предположение о сопоставимой эпидемиологической значимости парентерального и полового путей передачи в распространении HPgV-1 среди людей. Однако на сегодняшний день считается, что риск передачи при парентеральном пути выше, чем при половом пути [7, 9]. В свою очередь, вертикальный механизм передачи является значимым в детском возрасте [5, 6].

При заражении вирусом виремия длится более 6 мес., и в 50% случаев иммунная система подавляет вирус в течение 2 лет, в результате чего происходит излечение и формирование антител к гликопротеину вирусной оболочки (E2) [2]. В остальных случаях может наблюдаться длительное персистирование вируса в организме хозяина.

Диагностика HPgV-1 обычно проводится с помощью иммуноферментного анализа (ELISA) для обнаружения антител к E2-белку и полимеразной цепной реакции с обратной транскрипцией для обнаружения РНК вируса. Обнаружение РНК HPgV-1 указывает на активную виремию, а обнаружение антител к E2 — на перенесенную инфекцию. Совместное выявление антител и РНК встречается редко [4, 10].

Первоначально из-за геномного сходства с вирусом гепатита С HPgV-1 считался потенциальным возбудителем гепатита. Однако последующие исследования не подтвердили его патогенную роль в развитии известных заболеваний у иммунокомпетентных лиц [1, 3, 5, 11]. В настоящее время HPgV-1 считается непатогенным для людей без иммунодефицита [3]. Несмотря на признание вируса как непатогенного, до сих пор изучается его влияние на организм человека, и, соответственно, на текущий момент есть предположения о связи HPgV-1 с развитием энцефалита и неходжкинской лимфомы [12–14].

Данная публикация является обзором литературы о глобальной распространенности HPgV-1 среди населения с особым вниманием к анализу региональных различий в распространенности вируса, а также факторам, влияющим на его распространение, таким как социально-экономические условия, географические характеристики и принадлежность к группам риска. В качестве основных источников данных о распространенности среди населения в обзоре приняты в первую очередь результаты исследований, проведенных с участием здоровых добровольцев — доноров крови и лиц, живущих с вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ).

Глобальная распространенность

В последнем крупном обзоре, посвященном глобальной распространенности HPgV-1, Y. Yu et al. [3] представлены предположительные данные о 750 млн человек с активной виремией, что составляет почти 10% населения мира на момент выхода статьи. С другой стороны, результаты более раннего метаанализа, включающего 63 исследования (35 468 доноров), показывают, что глобальная распространенность виремии HPgV-1 составляет 3,1% (95% доверительный интервал (ДИ) 2,4–4,1%) [15]. Данные свидетельствуют о том, что в среднем в трех из 100 образцов крови доноров выявляется РНК HPgV-1 в крови, что противоречит результатам Y. Yu et al. [3], но является более надежным за счет строго методологического подхода. Метаанализ N. Yang et al. [15] также показал, что совокупная распространенность антител к E2-белку HPgV-1 среди доноров составляет 9,0% (95% ДИ 7,2–11,4%). Это означает, что почти каждый десятый здоровый донор перенес данную инфекцию в прошлом. В свою очередь, в обзоре Y. Yu et al. [3] представляются выводы о серопозитивности к HPgV-1 у каждого шестого, что сопоставимо с предположениями более раннего обзора G. Marano et al. [16] о том, что контакт с вирусом был у 750 млн — 1,5 млрд людей [3].

Региональная распространенность

Анализ данных о распространенности HPgV-1 в различных регионах мира выявляет существенные различия между странами, что указывает на сложную и неоднородную эпидемиологическую картину.

В развитых странах распространенность виремии HPgV-1 среди доноров крови в среднем составляет 1–6%, а антитетел — 10–15% [15]. По некоторым данным, виремия среди здоровых доноров крови в развивающихся странах может достигать 5–18% [4], а общая распространенность, включающая также исследование антител, может достигать 20% и выше [2, 3, 17].

В Северной Америке (США и Канада) отмечается самая низкая совокупная распространенность виремии HPgV-1 среди доноров крови — 1,7% (95% ДИ 1,1–2,6%) [15]. Этот показатель является самым низким среди всех рассматриваемых континентов и в целом соответствует общим эпидемиологическим характеристикам развитых стран.

В странах Западной и Восточной Европы отмечается несколько более высокая совокупная распространенность, чем в Северной Америке, но все еще относительно низкая по сравнению с другими регионами мира — 2,3% (95% ДИ 2–2,8%) [15]. Это значение, полученное в результате метаанализа, остается в нижнем диапазоне глобальной распространенности HPgV-1, что также характерно для развитых стран. Отдельные данные, полученные в различных исследованиях, могут демонстрировать и более высокие показатели. Так, в г. Падуя (Италия) в 2009 г. распространенность активной виремии среди беременных женщин находилась на уровне 4,1% [5]. В то же время данные из Каталонии (Испания) показывают распространенность виремии среди здоровых детей и подростков на уровне 2,2%, что сопоставимо со средними европейскими показателями [6].

Данные исследования, проведенного в 2022 г. в Португалии среди 465 здоровых доноров крови, показывают низкую распространенность виремии — всего 0,22% (1/465). Авторы отмечают, что показатель значительно ниже, чем по данным более ранних исследований из соседних стран, и предполагают, что циркуляция вируса со временем могла измениться, либо могли произойти мутации вируса, препятствующие связыванию праймеров [18]. Исследование 1998 г., оценивающее частоту выявления антител в различных странах Европы (Австрия — 15,3% (95% ДИ 13,3–17,5%), Германия — 10,9% (95% ДИ 8,0–14,8%), Молдова — 13,6% (95% ДИ 8,2–20,9%), Испания — 12,9% (95% ДИ 9,0–15,6%)), говорит о широкой распространенности HPgV-1 в регионе [19]. Вероятно, существуют более выраженные различия в данных показателях в пределах Европы, особенно между Западной и Восточной Европой. Исследование, проведенное в Эстонии, выявило распространенность виремии среди здоровых добровольцев на уровне 6% (7 из 118), что выше среднего показателя по Европе, но при этом серопозитивность была низкой — всего 1,7% (2 из 118) [20].

В странах Азии представлена более сложная и неоднородная картина распространенности HPgV-1, умеренная общая распространенность — 2,4% (95% ДИ 1,4–4%), что сопоставимо с таковой в странах Европы и Северной Америки [15]. Однако важно отметить, что распространенность HPgV-1 в Азии значительно различается между разными странами и регионами: от низких показателей в некоторых странах Восточной Азии, таких как Япония и Южная Корея, до значительно более высоких показателей в Южной и Юго-Восточной Азии, включая Индию, Китай и страны Юго-Восточной Азии [21–23].

Южная Америка, регион с высоким социально-экономическим неравенством и разнообразными системами здравоохранения, демонстрирует самую высокую совокупную распространенность виремии HPgV-1 среди всех континентов, проанализированных в метаанализе, достигая 9,1% (95% ДИ 6,4–12,7%) [15]. Это значение значительно превышает распространенность в Северной Америке и Европе, что подчеркивает региональные различия в глобальной эпидемиологии HPgV-1 и указывает на то, что Южная Америка является регионом с относительно высокой эндемичностью HPgV-1. Бразилия, самая большая и густонаселенная страна Южной Америки, вносит значительный вклад в эти данные. Исследования распространенности виремии среди доноров крови, проведенные в разных регионах Бразилии, показывают различные результаты: в Южном регионе — 5,9% (n=373) (95% ДИ 3,9–8,7%) [24], в Северном — 7,4% (n=339) [25], в Центральном — 7,1% (95% ДИ 4,2–11,1%) [26]. Вместе с тем следует отметить, что часть исследований с большей распространенностью включала в себя лиц, живущих с ВИЧ (ЛЖВ), что повлияло на общий результат. Несмотря на это, более высокие показатели соответствуют общей тенденции увеличения распространенности HPgV-1 в развивающихся странах [25].

Данные метаанализа для Африканского континента, к сожалению, остаются ограниченными из-за нехватки доступных исследований, соответствующих строгим критериям включения [15]. Тем не менее есть данные отдельных исследований, проведенных в нескольких африканских странах Западной Африки — Гане и Кабо-Верде [27, 28]. Авторы исследований предполагают, что распространенность HPgV-1 в Африке в целом выше по сравнению с развитыми регионами и может достигать значений, сопоставимых со значениями в Южной Америке [27, 28]. Однако исследования были проведены на ЛЖВ, у которых изначальный риск коинфекции выше, чем в группе здоровых доноров крови.

Научная информация о распространенности HPgV-1 в Австралии и Океании остается наиболее ограниченной и в основном представлена данными 1990-х годов. Исследование, проведенное в Австралии в 1998 г., указывает на низкую распространенность HPgV-1, аналогичную показателям в Европе и Северной Америке, что может быть связано с благоприятными социально-экономическими условиями и эффективными мерами общественного здравоохранения [29]. Для подтверждения этих результатов и получения более полной картины распространенности HPgV-1 в этом регионе необходимы дальнейшие исследования в других странах и территориях Океании.

Эпидемиологическая ситуация по HPgV-1 на территории Российской Федерации изучена недостаточно, но имеющиеся исследования позволяют составить предварительную картину распространенности HPgV-1 среди ЛЖВ.

Исследование, проведенное в центральных регионах России, было сфокусировано на выявлении активной виремии среди 317 обследованных ВИЧ-инфицированных пациентов. Среди них РНК вируса была обнаружена у 83 (26,2%) человек. Этот показатель свидетельствует о широком распространении активной коинфекции ВИЧ/HPgV-1 в данной когорте, что в целом согласуется с данными по другим странам, где распространенность виремии HPgV-1 среди ЛЖВ варьирует от 15 до 40% и выше [30]. Данные из Сибирского региона также демонстрируют тенденцию к высокой распространенности HPgV-1 среди потребителей инъекционных наркотиков (ПИН). Исследование, проведенное в Новосибирске среди 500 пациентов наркологического диспансера, выявило активную виремию у 33,6% обследованных [31]. В то же время работа, выполненная в Дальневосточном федеральном округе, оценивающая распространенность серологических маркеров, показала, что в группе из 295 ЛЖВ антитела к HPgV-1 были выявлены у 6,78% (95% ДИ 3,91–9,65%), в контрольной группе условно здоровых лиц — у 5,0% (95% ДИ 1,62–8,38%), при этом статистически значимой разницы между группами установлено не было (p=0,58) [32]. На первый взгляд, эти данные могут показаться противоречивыми (26,2% виремии против 6,78% серопозитивных лиц), однако они отражают разные аспекты эпидемического процесса и методологические подходы. Высокая частота выявления РНК вируса при относительно низкой серопревалентности может указывать на то, что у значительной части ЛЖВ инфекция HPgV-1 приобретает хроническое, персистирующее течение без формирования стойкого гуморального ответа с элиминацией вируса.

Сравнивая данные, полученные Е.А. Базыкиной и соавт. [32], с мировыми данными, можно отметить, что уровень серопревалентности (5,0–6,78%) у здоровых людей ниже полученного в метаанализе распространенности среди доноров (9,0%; 95% ДИ 7,2–11,4) и показателей ряда европейских стран, где он может достигать 10–15% [15]. Тем не менее эти цифры сопоставимы с данными по некоторым азиатским странам, например с результатами крупного исследования доноров крови в Китае (3,91%) [21].

Таким образом, имеющиеся на сегодняшний день данные свидетельствуют о значительной циркуляции HPgV-1 на территории России, особенно среди ЛЖВ и у ПИН. Для формирования целостной эпидемиологической картины необходимы дальнейшие мультицентровые исследования, которые бы включали одновременное определение как РНК вируса, так и антител к белку Е2 в различных регионах и популяционных группах. Это позволит более точно оценить истинную распространенность, долю активных и перенесенных инфекций, а также глубже изучить особенности взаимодействия HPgV-1 и ВИЧ в условиях российской популяции.

Генотипы вируса

Географическая вариация в распространенности усугубляется неравномерным распределением вирусных генотипов. На сегодняшний день выделяют как минимум 7 генотипов HPgV-1, каждый из которых имеет характерное географическое распространение [7].

Согласно обзору J. Zimmerman et al. [33] в Азии наиболее распространены генотипы 2 (35,6%) и 3 (34,7%), а в Африке абсолютно доминирует генотип 1 (66,2%). В Южной Америке, в частности в бразильской Амазонии, исследования S.N. Slavov et al. [24] показывают преобладание генотипа 2 (78%), который также является доминирующим в Индии и странах Западной и Восточной Европы, включая Россию [22, 30, 34–36]. Стоит отметить, что в Германии среди ЛЖВ помимо генотипа 2, составлявшего 83,5% всех случаев, были также выявлены генотипы 1 (8,2%) и 3 (2,1%), а также уникальные для Африки штаммы у пациентов-иммигрантов из южных стран Африки, что подчеркивает роль миграционных процессов в генетическом разнообразии вируса [35].

Определенные генотипы вируса могут быть связаны с путем передачи вируса. В исследовании, проведенном в 2017 г. в провинции Юньнань (Китай), распределение генотипов четко коррелировало с путем передачи: генотип 7 преобладал у ПИН, а генотип 3 — у лиц, инфицированных гетеросексуальным путем [23]. С другой стороны, исследование, проведенное в Гуанчжоу (Китай) среди ЛЖВ, продемонстрировало, что пути передачи не влияли на распределение доминирующего генотипа, хотя и наблюдались различия в штаммах: у ПИН был выявлен генотип 7, а у мужчин, имеющих секс с мужчинами (МСМ), — генотип 2 [7].

Стоит также отметить, что был описан случай супер­инфекции при трансплантации печени, когда штамм вируса генотипа 1 от донора полностью вытеснил исходный штамм генотипа 2 у реципиента. Эта работа является прямым доказательством факта суперинфекции HPgV-1 и внутривидовой конкуренции [37].

Факторы риска, влияющие на распространенность

В своем метаанализе N. Yang et al. [15] не обнаружили убедительных и статистически значимых связей между распространенностью HPgV-1 и традиционными демографическими факторами, в то время как в отдельных работах определяется зависимость от возраста [22, 25]. В бразильском исследовании более высокая распространенность HPgV-1 наблюдалась среди пациентов мужского пола в возрасте 18–30 лет [25]. В свою очередь, в Индии распространенность была выше среди пациентов обоих полов в возрасте 31 год – 50 лет [22]. Такая разница может быть связана с систематической ошибкой отбора групп, набранных исследователями, и искажением данных на фоне этого.

Более низкий социально-экономический статус может быть важным фактором риска [15]. Это может быть обусловлено рядом связанных между собой социально-экономических и поведенческих факторов: ограниченным доступом к медицинской помощи, ненадлежащими санитарными условиями, повышенным риском контакта с зараженной кровью, а также более высокими показателями рискованного поведения [3, 17, 25]. Примером влияния социально-экономического статуса служат результаты исследования, проведенного в социально изолированном районе Будапешта с высоким уровнем бедности. Распространенность виремии HPgV-1 в этом районе достигла 12% [36]. Таким образом, в регионах с низким социально-экономическим статусом передача HPgV-1 может быть более быстрой из-за сочетания факторов риска, что приводит к более высокой распространенности вируса.

Определенные группы населения, характеризующиеся повышенным риском парентерального заражения, такие как ПИН, работники коммерческого секса и ЛЖВ, демонстрируют значительно высокую распространенность HPgV-1 по сравнению с общей популяцией [15, 38].

N. Yang et al. [15] приводят данные о распространенности виремии среди ПИН: 89,2% в Северной Америке, 41,9% в Австралии, 20,8% в Африке и 25,8% в Южной Америке, 32% в Азии и 34% в Европе. Эти данные согласуются с более ранними обзорами, которые демонстрировали распространенность виремии HPgV-1 на уровне 14–35% среди ПИН [11, 20, 31]. Во многом это обусловлено путями передачи HPgV-1, особенно парентеральным путем, который играет ключевую роль в распространении вируса в этой группе. Данные, напрямую сравнивающие эффективность путей передачи, были получены в исследовании W. Taklual et al. [7]. Так, сравнивая ЛЖВ, ПИН и МСМ в Китае, они обнаружили статистически значимо более высокую распространенность HPgV-1 среди ПИН (32,9%) по сравнению с МСМ (18,3%) (p=0,02). Авторы пришли к выводу, что парентеральный путь передачи, преобладающий у ПИН, является более эффективным путем распространения вируса, чем половой [7].

Кроме того, татуировки, пирсинг, иглоукалывание, шрамирование, гемодиализ и трансплантация органов также могут способствовать повышению риска заражения HPgV-1, особенно в регионах с ограниченными ресурсами здравоохранения и недостаточным контролем за соблюдением правил асептики и антисептики [2, 3, 19, 39]. Высокая частота виремии наблюдалась у 123 бразильских пациентов после трансплантации почки (16,7%, n=12), находящихся на гемодиализе (15,3%; n=98) и перитонеальном диализе (7,7%; n=13) [39]. Крупное исследование в Германии также выявило распространенность виремии HPgV-1 на уровне 8,0% среди 435 пациентов на гемодиализе [40].

Если же говорить о половом пути передачи, то есть данные, что среди работников сферы сексуальных услуг и МСМ распространенность виремии составляет до 35,5% и 12,5–36,2% соответственно, что связано с частыми незащищенными половыми контактами, большим количеством половых партнеров и высоким риском коинфекции ВИЧ [3, 7, 15]. Выделяется также значимая роль инфекций, передающихся половым путем (ИППП), в передаче HPgV-1. В исследовании S.E. Frey et al. [41], сравнившем частоту регистрации РНК HPgV-1 среди больных ИППП с частотой в контрольной группе, было убедительно продемонстрировано, что в группе пациентов с ИППП распространенность активной виремии была значительно выше (11,3% против 4,9%), как и распространенность маркеров перенесенной инфекции (36,6% против 8,8%; p<0,001). Даже после поправки на смешивающие факторы (употребление инъекционных наркотиков, переливание крови) наличие ИППП было связано с более чем 12-кратным увеличением шансов перенесенной инфекции HPgV-1 (ОШ 12,4, 95% ДИ 6,9–22,6). Это исследование также стало одним из фундаментальных доказательств того, что сексуальная активность является значимым фактором риска передачи вируса.

Особое эпидемиологическое значение имеет коинфекция HPgV-1 и ВИЧ. У ЛЖВ вероятность обнаружения HPgV-1 в 4,5 раза выше, чем в общей популяции (ОШ 4,56, 95% ДИ 2,57–8,10) [25]. Данные исследования подтверждают, что распространенность виремии HPgV-1 среди ЛЖВ значительно превышает популяционные значения, находясь в пределах 20–40% [1, 23, 35]. Эта связь особенно выражена в группах высокого риска передачи парентеральных инфекций: так, в группе ПИН в Эстонии ЛЖВ имели вдвое большую вероятность активной виремии HPgV-1 по сравнению с ВИЧ-негативными (62% против 38%; ОШ 2,13) [20].

Более того, прицельное изучение отдельных субпопуляций демонстрирует еще более высокие показатели. Например, среди ЛЖВ — МСМ виремия была зафиксирована у 39,6%, а серологические маркеры перенесенной инфекции — у 46%, что говорит о кумулятивной частоте инфицирования 85,6% [1]. В то же время исследование среди пациентов с гетеросексуальным путем передачи ВИЧ в провинции Юньнань (Китай) выявило распространенность виремии на уровне 18,4% [23].

Высокая частота коинфекции наблюдается также у пациентов с хроническими гепатитами B и C. По российским данным, в когорте ПИН в Новосибирске частота виремии HPgV-1 была выше у лиц с маркерами гепатита С по сравнению с теми, у кого они отсутствовали (42,9% против 25,0% соответственно) [31]. В свою очередь исследование D. Javanmard et al. [42] в Иране показало, что распространенность виремии HPgV-1 составила 22% (11 из 50) у пациентов с гепатитом C и 10% (5 из 50) у пациентов с гепатитом B. В другом лонгитюдном исследовании детей и подростков с гемофилией, инфицированных гепатитом С, было показано, что к концу периода наблюдения распространенность активной виремии HPgV-1 достигала 26% (30 из 114) [43]. Эта закономерность прослеживается и в других исследованиях. Так, в Каталонии распространенность виремии HPgV-1 у детей с вертикально переданным гепатитом С была значительно выше, чем у здоровых сверстников (13,2% против 2,2%; p=0,007) [6].

Клинические и медицинские последствия

HPgV-1 обладает глобальной распространенностью и представляет собой парадокс в современной инфектологии, его клиническое значение остается предметом активных научных дискуссий.

Посттрансфузионная инфекция, как и инфекция, полученная другим путем, протекает бессимптомно, в большинстве случаев происходит выздоровление путем спонтанной элиминации вируса. Именно поэтому ведущие организации здравоохранения, включая ВОЗ, не предусматривают обязательного скрининга донорской крови на HPgV-1 [3, 16]. Несмотря на это, сам факт передачи вируса с компонентами крови обусловливает необходимость оценки потенциальных рисков, особенно для уязвимых категорий реципиентов. Особую обеспокоенность вызывают пациенты с иммуносупрессией, у которых долгосрочные последствия персистенции HPgV-1 остаются неизученными [15].

Помимо этого, внимание привлекают сложные взаимодействия HPgV-1 с другими вирусами, особенно с ВИЧ или вирусом гепатита С [15, 27]. Множество исследований показывают, что у большинства пациентов с коинфекцией HPgV-1/ВИЧ наблюдается более благоприятный клинический прогноз в отношении ВИЧ-инфекции по сравнению с моноинфекцией ВИЧ, хотя результаты отдельных исследований противоречивы и окончательный консенсус в научном сообществе не достигнут [2, 9]. Кроме того, из-за структурного сходства с вирусом гепатита С и возможности моделирования инфекции у нечеловекообразных приматов HPgV-1 рассматривался как потенциальная модель для изучения патогенеза вируса гепатита С и разработки вакцин [11].

Заключение

HPgV-1 является глобально распространенной инфекцией, однако его эпидемиологическая картина отличается выраженной географической и популяционной неоднородностью. Распространенность активной виремии среди здоровых доноров крови в среднем составляет около 3,1%, но этот показатель значительно выше в развивающихся регионах (Южная Америка, Африка и др.) по сравнению с экономически развитыми (Северная Америка, Европа и др.).

Ключевую роль в распространении вируса играет парентеральный путь передачи. Это определяет значительно более высокую частоту инфицирования в группах высокого риска, включая ПИН, пациентов на гемодиализе и ЛЖВ. Коинфекция HPgV-1 и ВИЧ является эпидемиологически значимым феноменом. Распространенность HPgV-1 среди ЛЖВ в разы превышает популяционные показатели. Несмотря на отсутствие доказанной прямой патогенности HPgV-1 для иммунокомпетентных лиц, его широкая популяционная циркуляция, особенно в контексте безопасности гемотрансфузий, и влияние на течение болезни при коинфекциях определяют значимость дальнейших исследований его воздействия на организм человека и другие инфекционные возбудители.

Сохраняется актуальность дальнейших мультицентровых исследований для получения полных эпидемиологических данных в недостаточно изученных регионах (Африка, Океания, отдельные части Азии и России).

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ:

Пименов Данила Андреевич — аспирант кафед­ры инфекционных болезней ФГБОУ ВО «ПИМУ» Мин­здрава России; 603005, Россия, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1; ORCID iD 0000-0001-6613-1570

Соболевская Оксана Львовна — д.м.н., доцент, профессор кафед­ры инфекционных болезней ФГБОУ ВО «ПИМУ» Мин­здрава России; 603005, Россия, г. Нижний Новгород, 

пл. Минина и Пожарского, д. 10/1; ORCID iD 0000-0003-1633-0453

Краснов Виктор Валентинович — д.м.н., профессор, заведующий кафедрой инфекционных болезней ФГБОУ ВО «ПИМУ» Мин­здрава России; 603005, Россия, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1; ORCID iD 0000-0001-5353-4960

Нечаева Дарья Михайловна — студентка медико-профилактического факультета ФГБОУ ВО «ПИМУ» Мин­здрава России; 603005, Россия, г. Нижний Новгород, пл. Минина и Пожарского, д. 10/1; ORCID iD 0009-0002-9379-9386

Контактная информация: Краснов Виктор Валентинович, e-mail: Dr.krasnov@mail.ru

Прозрачность финансовой деятельности: никто из авторов не имеет финансовой заинтересованности в представленных материалах и методах.

Конфликт интересов отсутствует.

Статья поступила 20.08.2025.

Поступила после рецензирования 12.09.2025.

Принята в печать 07.10.2025.

ABOUT THE AUTHORS:

Danila A. Pimenov — postgraduate student of the Department of Infectious Diseases, Privolzhsky Research Medical

University; 10/1, Minin and Pozharsky square, Nizhny Novgorod, 603005, Russian Federation; ORCID iD 0000-0001-6613-1570

Oksana L. Sobolevskaya — Dr. Sc., Associate Professor, Professor of the Department of Infectious Diseases, Privolzhsky Research Medical University; 10/1, Minin and Pozharsky square, Nizhny Novgorod, 603005, Russian Federation; ORCID iD 0000-0003-1633-0453

Viktor V. Krasnov — Dr. Sc. (Med.), Professor, Head of the Department of Infectious Diseases, Privolzhsky Research Medical University; 10/1, Minin and Pozharsky square, Nizhny Novgorod, 603005, Russian Federation; ORCID iD 0000-0001-5353-4960

Daria M. Nechaeva — 6th-year student of the Faculty of Preventive Medicine, Privolzhsky Research Medical University; 10/1, Minin and Pozharsky square, Nizhny Novgorod, 603005, Russian Federation; ORCID iD 0009-0002-9379-9386

Contact information: Viktor V. Krasnov, e-mail: Dr.krasnov@mail.ru

Financial Disclosure: no authors have a financial or property interest in any material or method mentioned.

There is no conflict of interest.

Received 20.08.2025.

Revised 12.09.2025.

Accepted 07.10.2025.