«В мой успех никто не верил». Как одному врачу удалось создать хирургическое отделение

Говорят, что врачами не становятся, а рождаются. Евгений Старов, сколько себя помнит, ходил со шприцем без иглы, делал всем подряд «уколы» и от мечты ни разу за всю жизнь не отступился.

Один в поле воин

Старов встречает меня на входе. Еле помещается в дверной проем. Его легко представить борцом, боксером, но никак не детским врачом. Жесты быстрые, резкие, уверенные. Говорит, что у нас есть десять минут — пациенты ждут.

Несколько огромных лестничных пролетов пробегаем за секунды, я запыхалась, а у него дыхание ровное, и вообще он выглядит как герой медицинского сериала: белый костюм, на нагрудном кармане и рукаве черные нашивки с именем и названием больницы. А на шее виднеется цепочка с небольшим крестиком.

— Вы в Бога верите?

— Да. Вас это смущает? Врачи очень часто люди глубоко верующие. Не нам решать, кому жить, а кому умирать. Каждый раз, независимо от того, насколько тяжелое состояние пациента, я делаю все, что в моих силах, и верю, что за мной стоит какая-то сила, большая, чем я сам.

Первое лицо

Евгений Старов в медицинских кругах человек известный. В 2015 году разработал методику эндоскопического лечения гидроцефалии у новорожденных, за что получил премию «Первые лица». Одним из первых в России начал оперировать грудничков с краниостенозами — ранним закрытием швов черепа.

«Краниостеноз не принято лечить. Обычно операции делают после шести месяцев и то, если нет серьезных психических и умственных отклонений. После такого хирургического вмешательства ребенку нужно носить специальный коррегирующий шлем. Но он неудобный, так что через два часа криков ребенка эта каска летит в угол. Да и стоит шлем порядка 100 тысяч рублей. Ну кто в Орловской области может себе такое позволить? А мы делаем рассечения практически сразу после рождения, давая таким образом нормально развиваться мозгу. Через год никто и не вспоминает о том, что патология была», — говорит Старов.

Звонит телефон. Отвечает и будто вытягивается в струну. Извиняется и уходит, попросив подождать.

Отделение, которого не было

Пока врача нет, рассматриваю его детище — отделение детской нейрохирургии и травматологии, которое начали создавать в 2013 году специально «под Старова».

О создании отделения детской нейрохирургии в Орловской области впервые заговорили почти десять лет назад. Тогда детей с травмами и патологиями мозга оперировали либо в областной клинической больнице, либо везли в крупные медицинские центры столицы. Но процент детской смертности был очень высоким.

В 2013 году Евгений Старов после взрослой нейрохирургии и карьеры военного врача принял решение взять все в свои руки.

Заказали оборудование, выделили кабинет. Но отделения как такового не было шесть лет — пациенты числились кто где. И только в начале 2019-го появилось отделение детской травматологии и нейрохирургии на десять коек.

В январе этого года в перинатальном центре появился еще один эндоскоп, а это значит, что новорожденных с патологиями можно не перевозить в другой корпус, а оперировать на месте, что значительно снижает риск неблагоприятного исхода. Помимо нового оборудования и собственного отделения у орловских нейрохирургов есть служба катамнеза, которая курирует ребенка после выписки. У отделения есть даже санавиация. Правда, вертолетов нет — регион маленький, и достаточно нескольких нейромобилей, готовых в любое время суток выехать к больному.

Выхожу в коридор. Несколько просторных палат с большими кроватями-трансформерами, тумбочки. Но если в одних отделениях постоянно кто-то куда-то ходит, разговаривает, то здесь тихо, свет приглушен, голосов не слышно. На полу сидит мальчик лет пяти и играет с машинкой. На меня внимания не обращает.

— Почему вы решили создать это отделение? — спрашиваю я, когда Старов снова появляется в дверях.

Детскую смерть ничто не может оправдать

«Я работал врачом в одной из стран Ближнего Востока и в какой-то момент понял, что больше не могу этим заниматься. Детскую смерть ничто не может оправдать», — рассказывает Старов.

Еще до командировки ему предложили создать и возглавить отделение детской нейрохирургии. После возвращения он согласился.

«Больше трех лет я один вел и амбулаторный прием, и операции делал, создал санавиацию и отделение катамнеза. Никто не верил в успех предприятия. После того как отделение встало на ноги, люди подтянулись. Сейчас у нас еще один нейрохирург и очень хороший ординатор, я бы даже сказал, талантливый», — продолжает рассказ доктор.

Найти врачей, готовых пойти в детскую нейрохирургию в провинции, — задачка посложнее создания отделения. В регионе есть медицинский институт, но долгое время там не готовили хирургов, и уж тем более — нейрохирургов. Ближайшим учебным заведением с медицинским профилем является Курский мед. Но интернатуру отменили. Поступить в ординатуру можно, но только в Москву или Санкт-Петербург, да и количество бесплатных мест ограничено. А оплатить ординатуру не каждый сможет.

Снова звонит телефон. Он убегает, ничего не сказав, оставив на столе часы и лист бумаги. Вспоминаю его слова: «В отделениях нейротравм есть два состояния: когда время становится тягучим, тишина оглушающей и когда ты бежишь сломя голову к пациенту, потому что секунда может стать решающей».

Детские истории

Олег, 11 месяцев (имена детей изменены). В конце мая 2019 года в НКМЦ им. З.И. Круглой вырезали гематому мальчику из Курской области. Пациенту 11 дней, патология в очень труднодоступном месте, и велик риск повредить жизненно важные структуры головного мозга. 

«В Курске подобные операции не проводят, там нет детской нейрохирургии. В связи с тяжелым состоянием ребенка везти в федеральные клиники не представлялось возможным, по этой же причине не взялись за операцию «взрослые» нейрохирурги. Вот коллеги и обратились к нам. Это частая практика», — рассказывает Старов. 

Сначала пациенту сделали костно-пластическую трепанацию и провели пункционное удаление гематомы, а затем избавились от нее полностью. Операция завершилась благополучно, мама с мальчиком уже дома, неблагоприятных симптомов нет.

Светлана, 10 лет. Наверное, нет на свете человека, у которого ни разу не болела голова. Но бывает, что боли настолько сильные и частые, что жизнь превращается в кошмар. Так было с 10-летней Светой. Полгода походов по врачам не дали результата — все анализы и исследования «чистые». 

«Мы решили госпитализировать ее и перепроверить все еще раз. Сделали компьютерную томографию, где ничего не нашли, магнитно-резонансную томографию, которая на первый взгляд тоже показалась «чистой». Но потом на одном из срезов заметили новообразование, связанное с костью», — рассказывает Старов. 

Из-за того что сильные боли превратили жизнь ребенка в муку, решили делать операцию. Удалили часть теменной кости, где локализовалось образование, и заменили его титановой пластиной. Уже на третий день головная боль прошла.

Ира, 3 года. Малышку привезли в приемный покой ночью. Внезапно она потеряла сознание, и врачи скорой не стали медлить. МРТ-исследование и неутешительный диагноз — воспаление на основании полюса височной доли, заболевание крайне редкое. Старов говорит, что причиной стал полисинусит — хронический гнойно-воспалительный процесс в пазухах носа. 

«Обычно вот такое длительное воспаление носа мигрирует в полушария мозга, а в этом случае — в основание. Сначала было сложно даже определить, опухоль это или абсцесс. Но состояние девочки ухудшалось, поэтому на раздумья времени не было». 

Старов говорит, что в нейрохирургии очень важна команда. В этом случае он работал с грамотным специалистом компьютерной томографии. Оперативно определили размер воспаления и проработали план трепанации. Операция длилась больше четырех часов.

Но очень часто решающими становятся несколько часов после проведения оперативного вмешательства. Девочка не приходила в себя двое суток. «Это было связано с общими токсическими проявлениями, сохраняющимися признаками отека головного мозга, смещением срединных структур. На пятые сутки мы все-таки перевели ее из реанимации, — говорит врач. — А спустя месяц она с мамой отправилась домой».

***

Ухожу. В коридоре все так же сидит мальчик. Только в руках у него не машинка, а пустой шприц без иглы. Оборачивается, смотрит на меня внимательными синими глазами.

— Если вы болеете, я буду вас лечить, как Евгений Александрович. Он говорит, что с самого детства мечтал быть врачом. Вот и я стану, — говорит мальчишка и, не дожидаясь моего согласия, «втыкает» мне в ногу шприц.

Анастасия Богдашова