Однажды 24-летняя журналистка New York Post Сюзанна Кахалан очнулась в больничной палате, толком не помня, что произошло за последний месяц. Восстановить ход событий помогли родители, парень, друзья, врачи и записи с камер наблюдения. Все началось с того, что как-то утром Сюзанна увидела на руке красные пятна и вызвала дезинсектора. Тот не нашел в квартире насекомых, но Кахалан все равно велела ему обработать помещение, а сама тем временем выбросила вырезки из газет: хотя она ими дорожила, страх перед прячущимися вредителями перевесил сантименты.
Через несколько дней Кахалан очутилась одна в квартире своего парня и стала рыться в почте: отчего-то она решила, что тот ей изменяет. Во время поисков девушку мучила резкая головная боль и тошнота, позже к ним добавились галлюцинации, перепады настроения, бессонница, панические атаки, мании. Кахалан пошла к неврологу, но тот, сделав МРТ, не обнаружил ничего необычного и посоветовал поменьше тусоваться. Гинеколог предположил, что причина в мононуклеозе, а психиатр заподозрил биполярное расстройство. Ни один диагноз не подтвердился.
В другой раз Кахалан и ее парень смотрели телевизор, как вдруг Сюзанна вытянула руки, словно мумия из старых фильмов, ее глаза закатились, тело оцепенело, а сквозь стиснутые зубы потекли кровь и пена. Врачи один за другим разводили руками, и только специалист из Нью-Йоркского университета догадался, что случилось. Он велел Сюзанне нарисовать циферблат часов — картинка получилась странная: все числа от 1 до 12 были расположены с правой стороны, а левая пустовала.
Ошибка Кахалан указывала на то, что одно полушарие ее мозга работало не так, как надо. Дальнейшее обследование позволило поставить диагноз — анти-NMDA-рецепторный энцефалит, впервые описанный только в 2007 году. Иммунная система Сюзанны по ошибке атаковала клетки мозга с особыми метками на поверхности, отчего возник острый психоз. Воспаление — защитная реакция организма — на месяц лишило девушку рассудка.
Кахалан написала мемуары, об ее истории узнала вся страна, а недавно Netflix выпустил биографический фильм, где Сюзанну сыграла Хлоя Грейс Морец. Из-за всей этой шумихи кажется, что история безумия Кахалан исключительная, но это не так.
Содержание статьи
11 тысяч вырванных зубов
Гипотеза о том, что корни безумия следует искать в теле, появилась не позже, чем в 1880-х годах. Ее высказывал знаменитый врач Эмиль Крепелин, ровесник и антипод Зигмунда Фрейда. Среди студентов Крепелина был американец Генри Коттон. В отличие от учителя, он не придавал значения наследственности, считая, что все проблемы с психикой — депрессию, галлюцинации, мании — вызывают микробы, отравляющие мозг ядами, и стоит устранить очаг инфекции, как сумасшедший снова станет нормальным человеком.
Антибиотиков и противовирусных препаратов в начале XX века не было, поэтому Коттон боролся с заразой хирургически. Сначала он удалял пациентам зубы. Если разум от этого не прояснялся, поиски микробов продолжались: больным вырезали миндалины, селезенки, части кишечника, почки, яичники, матки — считалось, что инфекция могла протекать незаметно, поэтому под подозрением были все возможные очаги.
Коттон рассказывал об успехах, о нем писали хвалебные статьи в газетах и научных журналах, богачи записывались к нему на профилактические удаления и умоляли вылечить близких. За все время он и его помощники успели вырвать более 11 тыс. зубов. Но еще при жизни Коттона выяснилось, что он преувеличивает эффективность своего метода и врет насчет смертности пациентов. Вот только его покровитель Адольф Майер не дал хода разоблачительному докладу, подготовленному ассистенткой психиатра-новатора.
Похоже, несмотря ни на что Коттон был искренне убежден в своей правоте: он удалил часть зубов себе, жене и сыновьям, а одному из них собирался на всякий случай вырезать часть кишечника. Повзрослев, сыновья покончили с собой, Коттон умер от сердечного приступа в 1933 году. В больнице, где он работал, пациентам устраняли очаги инфекции до конца 1950-х, но в других местах его методика не прижилась, а инфекционную гипотезу больше всерьез не рассматривали.
Между мировыми войнами в американской и европейской психиатрии победил психоанализ с идеей о том, что душевный разлад возникает из-за детских травм и бессознательных процессов в психике. Например, истерия, с точки зрения Фрейда и его последователей, развивается из-за разочарования в матери, которая неспособна сделать так, чтобы маленькая девочка почувствовала себя защищенной, сытой и ценимой; сурового, недосягаемого, но соблазнительного отца; выученного презрения к своему полу, подавления сексуальности, конфликта между желанием и долгом.
Крепелин, придерживавшийся строгих научных принципов и на этом основании критиковавший психоанализ, вряд ли бы согласился с таким объяснением. Он и Фрейд вообще мало в чем были согласны. Впрочем, оба допускали, что их идеи не противоречат друг другу, но так никогда и не встретились, чтобы это обсудить. Тем не менее другие психиатры большую часть XX века отвергали концепции Крепелина. Отметали они и догадку о том, что душевные расстройства обусловлены инфекцией или другой неполадкой в организме.
Для скепсиса была еще одна причина. Когда в 1950–1960-х годах в лабораториях появились электронные микроскопы, биологи смогли лучше изучить гематоэнцефалический барьер, фильтр из тончайших сосудов, который защищает мозг от попадания через кровь чего-то лишнего. Долго считалось, что возбудители болезней и иммунные клетки не способны просто так преодолеть эту преграду, а значит, вызвать душевные болезни тоже не могут. Легче было поверить в то, что шизофрения появляется из-за противоречивых распоряжений родителей, а обсессивно-компульсивное расстройство — из-за излишней озабоченности гигиеной.
Деталь общего механизма
О связи психики и иммунной системы снова заговорили в 1980-х годах, но связь эта виделась ученым не так, как Крепелину и Коттону. В одном эксперименте крысам дали бесполезный сахарин вместе с препаратом, подавляющим иммунитет. Затем животных разделили на две группы и через несколько дней одной из них снова дали подслащенную воду, но уже без лекарства. По сравнению со второй группой иммунитет у этих крыс стал слабее. Объяснили это так: вкус сахарина породил в мозге нервный импульс, послуживший сигналом иммунной системе. Подобным образом у собак Павлова выделялась слюна при звуке метронома, если до этого они слышали его во время кормежки.
Но если при определенных условиях даже сладкая вода может сказаться на здоровье, то что говорить о душевных расстройствах. Вскоре после эксперимента с крысами вышли десятки научных публикаций о связи депрессии и иммунной системы. Доходило до того, что организм пытались укрепить с помощью гипноза.
В 1990-х годах стало понятно, что психика связана с иммунной системой еще крепче, чем казалось. Опыты показали, как следом за иммунным ответом у животных появляются симптомы, напоминающие депрессию. Похожие симптомы возникали у пациентов с раком и вирусным гепатитом, которым вводили воспалительные цитокины. Цитокины — как телеграмма из армейского штаба: эти белки нужны затем, чтобы клетки понимали, когда и что от них требуется. Среди прочего цитокины настраивают иммунный ответ: одни усиливают воспаление, другие — ослабляют. Больные белки получали, но сам организм тоже их производит. И раз цитокины вызывают психиатрические симптомы, можно предположить, что иммунная система с их помощью подчиняет мозг и контролирует поведение.
Что больные люди часто ведут себя не так, как здоровые, заметно и без ученых. Например, при гриппе настроение ни к черту, вылезать из-под одеяла совсем не хочется, пропадает аппетит, думать тяжело. Но все же этого недостаточно, чтобы судить о закономерностях. Исследователи продолжили эксперименты. В одном из них они вызвали воспаление с помощью вакцины против брюшного тифа. После этого у добровольцев появились симптомы депрессии, и они стали хуже справлять с заданиями, которые им давали.
Проверяли и больных депрессией. В ходе сразу нескольких исследований обнаружилось, что уровень цитокинов у них повышен, а после поправки показатели приходят в норму. Загвоздка в том, что не всегда можно установить, где причина, а где следствие. Но, судя по всему, именно воспаление предшествует депрессии, а не наоборот, поэтому оно рассматривается как возможная причина расстройства.
Кроме депрессии, связь с воспалением выявлена для шизофрении, аутизма, посттравматического, биполярного и тревожных расстройств, деменций. Когда у пациентов психиатрических больниц в Великобритании взяли кровь, воспалительные белки нашлись во всех основных диагностических группах: и с психотическими расстройствами, и с неврозами, и с расстройствами личности, и с расстройствами настроения. Это дает основания полагать, что иммунная система — деталь какого-то общего механизма, который вызывает душевный разлад.
Ускользающий смысл душевных мук
Связь воспалений и душевных расстройств остается туманной. В одних случаях воспаление обнаруживается прямо в мозге: силы иммунной системы, как и некоторые патогены, все-таки способны преодолеть гематоэнцефалический барьер. В других — где-то на периферии. Например, при ревматоидном артрите, поражающем суставы, часто бывает депрессия. Как иммунная система взаимодействует с мозгом, до конца не понятно. Эксперименты с животными указывают на несколько путей, но как обстоит дело с человеком, только предстоит выяснить.
Как и предполагал «психохирург» Коттон, зачастую воспаление протекает незаметно и выявляется только благодаря анализам — у людей с душевными расстройствами нет ни жара, ни покраснения, ни припухлости. Чтобы оно возникло, не обязательно чем-то заражаться. Тот же ревматоидный артрит, как и энцефалит у американской журналистки Кахалан, — сбой иммунной системы.
Такие сбои могут быть обусловлены самыми разными причинами: наследственностью, болезнями матери во время беременности, даже тяжелыми переживаниями в раннем возрасте. Детские травмы также могут изменить ДНК. Недавнее исследование на крысах показало, что у детенышей, за которыми хуже ухаживала мать, накапливались мутации в клетках гиппокампа. К чему это приводит, тоже до конца не понятно. Но не исключено, что в дальнейшей жизни из-за поломок ДНК, чем бы они ни были вызваны, воспаление выходит из-под контроля и развивается душевное расстройство, а у кого ДНК в порядке, тот просто выздоравливает без последствий для психики.
И наследственность, как считал Крепелин, и жизненный опыт, как думал Фрейд, и, по всей видимости, воспаления, как верил Коттон и предполагают специалисты от новой науки иммунопсихиатрии, — все сказывается на душевном здоровье. Вероятно, эти и пока не известные факторы влияют и друг на друга, иначе у всех пациентов психиатрических больниц подскакивал бы уровень защитных белков, а любое воспаление вынуждало бы обратиться к психиатру. К счастью, на деле этого не происходит.
Последние открытия сближают душевные расстройства с другими болезнями, а психиатрию — с остальной медициной. Существующие психиатрические диагнозы — это просто сгруппированные симптомы, которые почти ничего не объясняют, а только описывают состояния ума. Когда ученые разберутся в механизмах, приводящих в действие психику, они смогут разработать новую — более внятную — классификацию болезней и новые — более эффективные — лекарства. Возможно, эти лекарства уже существуют, ведь люди неплохо умеют справляться с воспалением. Тогда миллионы людей избавятся от страданий. Но главное — поняв природу душевных мук и их эволюционный смысл, люди приблизятся к пониманию того, что вообще такое разум и кто мы такие.
Марат Кузаев
Загрузка...
