КУЛЬТУРНАЯ КАРТИНА МИРА ДОКОЛУМБОВОЙ МЕСОАМЕРИКИ | Опубликовать статью РИНЦ

Сулимов С.И.¹, Черниговских И.В.²

¹кандидат философских наук, Воронежский государственный университет инженерных технологий; ²доцент, кандидат философских наук, Воронежский государственный университет инженерных технологий

КУЛЬТУРНАЯ КАРТИНА МИРА ДОКОЛУМБОВОЙ МЕСОАМЕРИКИ

Аннотация

В данной статье рассматривается культурная картина мира таких народов доколумбовой Америки как ацтеки и майя. Авторы опираются на работы российских и зарубежных исследователей и отстаивают точку зрения, согласно которой ацтеки и майя, а также родственные им народы, имеют общие мировоззренческие черты.

Ключевые слова: ацтеки, культурная картина мира, майя.

Sulimov S.I.¹, Chernigovskikh I.V.²

¹PhD in Philosophy, Voronezh State University of engineering technologies; ²PhD in Philosophy, assosiate professor, Voronezh State University of engineering technologies

CULTURAL PICTURE OF THE WORLD OF PRE-COLUMBIAN MESOAMERICA 

Abstract

This article discusses the cultural picture of the world such peoples in pre-Columbian America as the Aztecs and the Mayans. The authors rely on the works of the Russian and foreign researchers and defend the point of view according to the Aztecs and the Maya, as well as related peoples have common worldview traits.

Keywords: the Aztecs, cultural picture of the world, the Mayan.

В наши дни культурологи различных школ и направлений тщательно исследуют античную и исламскую культуры, не обходят вниманием куртуазную культуру европейского Средневековья, индийскую и дальневосточную культуры. О духовной и исторической жизни русского общества вряд ли можно сказать больше, чем это сделали С.М. Соловьев и В.О. Ключевский. Когда современный исследователь или даже студент-гуманитарий погружается в мир различных культур, как мертвых, так и существующих в наши дни, то у него может сложиться обманчивое представление, будто колыбелью человечества является Евразия, а если точнее, то её южная часть, омываемая Средиземным, Чёрным и Аравийским морями, а также Индийским и Тихим океанами. Но это ведь заблуждение! Ещё советские авторы уделяли немало внимания рассмотрению народов и культур «чёрной» Африки. А вот Месоамерике повезло меньше: небольшое количество французских, американских и отечественных работ, посвященных её доколумбовым культурам, к сожалению, нашли совсем небольшое количество читателей. В данной статье мы суммируем русскоязычный опыт исследования Месоамерики с целью показать, что Месоамерика представляет собой такой же важный культурный регион, как, к примеру, Междуречье Тигра и Евфрата. Мы попробуем показать читателю те культурные универсалии, которые объединяли ведущие народы данного края до прихода европейцев. Конечно, сейчас эти картина мира во многом погибла, трансформировавшись под влиянием европейских завоевателей. Но ведь то же самое можно сказать и об античной культуре, где-то ассимилированной христианством, а где-то прямо разрушенной варварским нашествием. Однако античные архитектурные и литературные памятники уже полторы тысячи лет продолжают привлекать к себе всеобщее внимание, хотя самой культуры всё это время уже нет. Поэтому отказать Месоамерике хотя бы в поверхностном рассмотрении мы считаем, по меньшей мере, несправедливым.

Регион Месоамерики географически совпадает с современной Мексикой (за вычетом её северных штатов), Белизом и Гондурасом. Панамский перешеек является как бы естественной границей этой области, потому что джунгли, тянущиеся на сотни километров, во все времена были непроходимы для пешеходов. То же самое можно сказать о степях и пустынях северной Мексики. Считается, что северной оконечностью месоамериканского культурного ареала является Сакатекас. В этой обширной стране, с запада и востока омываемой океанами, последовательно зарождались, развивались и гибли цивилизации ольмеков, миштеков (столица – Чолула), уастеков, сапотеков (центры – Монте-Альбан и Митла), тарасков и тольтеков (центры – Теотиуакан и Толлан). К началу XVI в., когда на мексиканских берегах высадились европейцы, здесь находились в «живом» состоянии три независимых друг от друга общества: в долине Анауак – ацтеки (союз трёх городов – Тескоко, Теночтитлана и Тлакопана); в горах современного штата Веракрус – тотонаки (столица – Тлашкала); на полуострове Юкатан и прилегающих к нему южных горных территориях – майя (множество городов-государств, из которых наиболее известны Чичен-Ица, Чампотон, Ушмаль и Майяпан). Но если тотонаки нам положительно известны лишь по скульптурам и укреплениям, а также как вековые противники ацтеков и союзники конкистадоров, то ацтеки и майя не только дожили до Конкисты, но и вступили с европейцами в оживленный культурный диалог. Поэтому мы будем рассматривать месоамериканскую культурную картину мира исключительно на материале этих двух народов, во многом разных, но в то же время близких друг к другу географически, и даже духовно. Примечательно, что в конце первого тысячелетия н. э. (примерно, в 900-е гг.) ацтеки и майя были подданными единого государства, условно именуемого империей тольтеков, которое раскинулось от долины Анауак до западных границ Юкатана. Его военными, политическими и торговыми центрами были Теотиуакан, Толлан (Тула) и Шочикалько. Но после гибели этого государства в ходе малоизвестного нам «варварского нашествия» XII-XIII вв., майя и ацтеки жили обособленно друг от друга, ведя бойкую торговлю между собой, но не предпринимая попыток политической или даже языковой интеграции. Торговая фактория в долине Коацакоалькос, открытый обоим народам город Шикаланго на языке майя, даже означает «место, где меняются языки».

Ацтеки выходят на историческую арену достаточно поздно, в конце XII в. Ведомые вождём Теночем, они проникают в империю тольтеков как наемники и слуги из некоего «Озёрного края» (Ацтлан). Название «ацтеки», данное им соседями, означает «озёрные дикари», сами же будущие завоеватели долины Анауак именовали себя «теночки» и «мешика» (в единственном числе – «мешикатль»). С самых первых дней своего пребывания в долине они показали себя воинственным и практичным народом. В XIII в., когда нашествие варваров, известных как «чичимеки», уничтожило тольтекское государство, ацтеки были единственными, кто быстро сориентировался и преуспел в дележе имперского наследства. В 1325 г. на озере Тескоко ими был основан город Теночтитлан («город Теноча»), а в XV в. ими были подчинены или поставлены в вассальную зависимость все соседние народы, исключая горцев-тотонаков. К моменту прибытия в Мексику европейцев горные районы Тлашкалы уже испытывали на себе всё возрастающее военное давление ацтеков, которое неминуемо привело бы к захвату последними и этих земель. Как ни удивительно, причина непрекращающихся завоевательных походов ацтеков лежит не в экономической (по роду занятий ацтеки – рыболовы и огородники), а в духовной сфере. Неслучайно некоторые исследователи называют ацтекский государственный режим «мистическим империализмом». Причины беспрерывных войн и, как ни странно, почти бескровных сражений следует искать в самой культурной картине мира ацтеков.

Для всех месоамериканских народов характерно представление о бытии как о цикле сменяющих друг друга миров. Каждый мир проживает определённый временной период, а затем гибнет, уступая место новому. Соответственно, и жители гибнущего мира не могут пережить его конец. Каждый из существовавших миров связан с озаряющим его солнцем, с первого восхода которого начинается новая жизнь, и с последним закатом которого происходит конец света. Тьма, хотя бы даже ночная темнота, для месоамериканцев считалась воплощением гибели. Оказаться во власти этой тьмы значило неминуемо погибнуть. Даже современные индейцы пуэбло верят, что только свет звёзд не позволяет камням ночью превратиться в ягуаров. Если же погаснет солнце, то вторжение чудовищ неизбежно. Французский исследователь Ж. Сустель, исследовавший ацтекскую письменность, указывает, что даже значение некоторых иероглифов привязано к циклическому миропониманию: «Иероглиф «оллин» в виде Андреевского креста, который сопровождает маску солнечного бога в центре ацтекского календаря, имеет двойное значение: он символизирует одновременно первое движение звезды, в начале нашей эры, и катастрофы, которые уничтожат наш мир. Тогда бытие разорвется, как полог, и чудовища сумрака, цицимиме (курсив автора), дожидающиеся рокового часа в глубине заката, выскочат и набросятся на тех, кто останется жив» [2, с. 129]. Современную себе эпоху ацтеки считали эпохой «пятого солнца», то есть уже четыре мира существовали раньше и были уничтожены. При этом, как и любые язычники, месоамериканцы не связывали жизнь и смерть с грехом и добродетелью, полагая, что всеобщий космический цикл зависит от неких объективных причин, а порой от капризной воли божеств. Прародителями всех живых существ, и людей, и богов, почти что творцами каждого из погибших миров и мира существующего, ацтеки считали божественную чету Ометекутли («господин двойственности») и Омесиуатль («госпожа двойственности»), которые в каждом мире, кроме самого первого, играли скромную роль deus otiosus. Вершившие людские дела боги не были столь величественны, отвечая лишь за ту или иную функцию. Самыми авторитетными считались Уицилопочтли (бог войны, покровитель ацтекского народа), Тескатлипока (хтоническое божество ночи и чёрной магии) и Тлалок (бог воды и грозы). Тольтекское соляное божество Кецалькоатль («Пернатый змей») в ацтекских легендах был побеждён и изгнан Тескалипокой, что наложило на всю культуру «теночков» мрачный отпечаток. Божество чёрной магии, равно как и воин и громовник, – не те покровители, которые могли бы обещать мир и покой, изобилие или загробное воздаяние. Не случайно даже легенды о них полны кровавых сюжетов, лишенных всяких претензий на справедливость. Например, легенда о происхождении собак гласит, что Тлалок поймал супружескую пару, разжигавшую костёр и тем самым дымившую на небеса, отрубил обоим головы и засунул им же в задние проходы, после чего запретил им умирать от полученного ранения. Уицилопочтли начал своё небесное правление с убийства нескольких десятков родственников (других божеств), после чего женился на своей же сестре. Тескатлипока (само имя означает «Дымящееся зеркало») – мастер иллюзии, покровитель чудовищ и защитник от них же, но это не трикстер, а пример для подражания. Были и другие божества, с более мирными функциями. Например, бог плодородия Шипе-Тотек или божество веселья и праздников Шочипилли. Но культы их оставались крайне кровавыми. Например, имя «Шипе-Тотек» означает «Наш вождь ободранный». Казалось бы, крайне неподходящее имя для божества изобилия. Однако в жертву этому богу не просто приносились люди, но при обязательном ритуальном сдирании с них кожи заживо. Вот как описывает ритуалы Шипе-Тотека, земледельческого божества, Ж. Сустель: «Жертв, посвящаемых ему в месяц тлакашипеуалистли (дословно «месяц снятия кожи с людей» – авт.), пронзали стрелами, чтобы их кровь текла на землю, точно дождь, а затем с них сдирали кожу. Жрецы окрашивали её в желтые цвет, точно сусальное золото, и надевали на себя; этот колдовской обряд, символизирующий обновление земли в начале сезона дождей, должен был заставить её покрыться растительностью» [2, с. 139]. Шочипилли (буквально «Цветочный сынок») на практике оказывался божеством «цветочных снов», покровителем наркомании, которую в форме курения конопли и употребления мескалина ацтеки знали очень хорошо. Любопытно, но знакомые с вином из агавы («октли») ацтеки сурово наказывали за употребление спиртного, но при этом восторженно относились к наркотикам.

Однако не стоит воспринимать ацтеков как очарованных ритуальными убийствами садистов. Их жестокость имела важную религиозную санкцию: только кровь, даваемая в качестве жертвоприношения, могла поддержать жизнь солнца, а, следовательно, и всего бытия. «Жертвоприношение – священный долг по отношению к солнцу и необходимость для блага самих людей. Без этого сама жизнь во Вселенной пресечется. Каждый раз, когда жрец на вершине пирамиды поднимает в руках окровавленное сердце жертвы и кладёт его на куаушикалли (курсив автора), катастрофа, ежесекундно грозящая миру и человечеству, вновь оказывается отодвинута на более поздний срок. Человеческая жертва – это превращение, когда из смерти получают жизнь. И боги подали тому пример в первый день творения» [2, с. 130-131]. Согласно ацтекской легенде, в первый день творения собравшиеся в Теотиуакане боги создали пятое солнце, уговорив покровителя заразных болезней Нанауацина совершить самосожжение. Но небесное светило не двигалось с места, грозя выжечь землю, поэтому остальные божества вскрыли себе вены и напоили солнце своей кровью, таким образом, дав ему силы для движения. Из этого вытекают два важных вывода. Во-первых, боги уже мертвы. В загробной жизни они, конечно, ждут людей и искренне им сочувствуют, но в земной жизни на их помощь рассчитывать бесполезно. Во-вторых, если даже боги согласились покончить с собой ради того, чтобы поддержать порядок мироздания, то человек просто обязан подражать им. Именно отсюда возникла пресловутая ацтекская одержимость кровью, которую «теночки» считали своеобразным топливом для машины бытия. Каждая приносимая им солнцу жертва была не кровавым развлечением вроде римских гладиаторских боёв, а именно наименьшей жертвой, приносимой по принципу простой арифметики: «пусть умрёт один, чтобы жили многие». Жертвы, приносимые другим божествам, имели подчиненное значение. Ведь без победы на войне не удастся найти пленных для жертвоприношения солнцу, а без щедрого урожая просто не получится выступить в поход. Среди ацтеков было немало добровольцев для жертвоприношения. Даже девушки нередко предлагали себя в жертву Шипе-Тотеку. Кровавый культ вовсе не был достоянием только лишь жречества или военной аристократии. Каждый ацтек считал жертвоприношение своей личной обязанностью, от которой зависит дальнейшая жизнь всего мира и, разумеется, его самого. Завоевательные походы и захват пленных устраивались лишь затем, чтобы уберечь подданных от коллективного самоубийства на алтарях пирамид. При этом соседние племена, находившиеся в вассальной зависимости от Теночтитлана, исповедовали аналогичные воззрения. В периоды мира ацтекские правители заключали с их вождями договоры о… «цветочной войне». Вооруженные лишь букетами цветов воины разыгрывали шуточный бой, в котором захватывали пленных и уже без всяких шуток приносили их в жертву.

Возникает закономерный вопрос: почему столь жестокие ритуалы не подменялись символическими действиями, как это некогда произошло в античной Греции или древней Индии? Почему индейцы позволяли приносить себя в жертву? Тем более что в культе Шипе-Тотека использовалась кровь не военнопленных, а своих же соотечественников, которые добровольно соглашались на такую смерть. Возможно, разгадка кроется в ацтекских представлениях о загробной жизни. Строго говоря, загробный мир, Миктлан, не являлся местом последнего приюта. Скорее, это место, где душа покойного, совершив опасное путешествие через множество препятствий, исчезала совершенно. Претендовать хотя бы на какое-то загробное существование могли лишь те люди, которые посвятили свою жизнь тому или иному божеству. Именно почитаемое ими божество являлось гарантом их загробной жизни. Например, погибшие на полях сражений воины продолжали своё существование в свите Уицилопчотли, сопровождая солнце по небу от восхода до зенита. Умершие при родах матери сопровождали небесное светило от зенита до заката. Компанию им составляли умершие в путешествиях купцы. Несколько иной была посмертная судьба людей, помеченных богом грома и ливня Тлалоком (умерших от водянки, утонувших, пораженных молнией). Их последним приютом становились владения избравшего их божества в тропических краях. Остальные категории людей на загробную жизнь претендовать не могли, если только не были принесены в жертву тому или иному божеству, которое могло бы их принять после смерти. Поэтому в желающих умереть на алтарях и, тем самым, выслужиться перед богами недостатка не было. Любопытно, но загробный мир ацтеков имел четкую топографическую привязку к сторонам света. Восток – край Уицилопочтли и воинов, погибших в битве и на алтаре. Запад – место упокоения рожениц. Юг, джунгли современной Никарагуа, принадлежал Тлалоку и его избранникам. А вот северные пустыни Аризоны и Техаса отводились под Миктлан, место повторной гибели всех тех, кто не удостоился божественной милости, где с ними расправлялся владыка мертвецов Миктлантекутли. В виде особой милости он помещал покойника в подземелье, где тому предстояло оставаться вечно. Загробное же воздаяние, равно как и понятие греха, не было знакомо «ацтекам». Всю свою историю они исповедовали радикальный социоцентризм: гражданин их страны должен был жить для общины, сражаться и трудиться для неё же, и в идеале умереть на поле битвы или алтаре. Боги, будучи также гражданами ацтекского государства, могли принять покойника в свою компанию, если его жизненные поступки импонировали кому-то из них лично.

Но пока мы затрагиваем лишь мрачные стороны мировоззрения ацтеков, порожденные хтонической религией. Из этого вовсе не следует, что ацтек денно и нощно только и делал, что размышлял о скорой гибели мира, бесцельности собственной жизни и всеми силами торопил очередную войну, чтобы отсрочить жертвенной кровью конец света. Как, наверное, все люди в мире, месоамерианец любил (и сейчас любит) развлечься, ему нравились праздники. Музыка и танец были для ацтеков неразделимы, и в каждый праздничный день можно было видеть толпы людей, пляшущих под ритмичную музыку ударных и духовных инструментов. Однако и танец, и даже пение всё равно носили ритуальный характер. Так, каждому божеству соответствовала своя пляска, при помощи которой можно было привлечь его внимание. Нерелигиозными были разве что выступления акробатов и жонглёров. Также далёкой от ритуала была настольная игра патолли, напоминающая современные нарды. А вот спортивная игра тлачтли, хотя и напоминала современный баскетбол, всё же носила ритуальный характер. Команды игроков боролись за обладание каучуковым мячом, пытались забросить его в вертикальное кольцо, но после матча проигравшей команде в полном составе отрезали головы в дар солнцу.

Подводя итоги рассмотрению ацтекской культурной картины мира, можно сказать, что языческая религиозность пронизывала все её аспекты. При этом наблюдается любопытный нюанс: хтоническое почитание солнца. Так, как чтили и поддерживали солнце ацтеки, в Старом Свете это делали, может быть, только финикийцы. Однако ацтеки предали службе небесному светилу буквально промышленные масштабы. Ведомые ими войны с целью захвата живой крови оставляют далеко позади исламский джихад и крестовые походы. Ацтек чувствовал себя ответственным за сохранность бытия и подчинял весь ритм своей жизни этой цели.

Иным, почти не похожим на ацтеков месоамериканским народом были майя. Если ацтеки представляли собой молодой народ, у которого впереди была длинная история, лишь насильственно прерванная конкистадорами, то майя – их полная противоположность. Не имея агрессивных соседей и живя в относительно плодородных краях, майя не только пережили свой пик, но и существовали в состоянии упадка много сотен лет. И дело тут не в какой-то особой жизнеспособности их культуры, а просто в отсутствии природных или социальных ударов по ним.

Майя были почти столь же религиозны, как и ацтеки. В. фон Хаген отмечает: «Религия пронизывает всё. Бытие майя было религиозно ориентированным: рождение, сельское хозяйство, летосчисление, астрономия и архитектура. Сама жизнь переплеталась с религией и ритуалами» [3, с. 240]. Так же, как и ацтеки, майя полагали, что мир был уже четыре раза сотворен и уничтожен, но при этом вовсе не считали, что пятый, существующий сейчас мир, может быть поддержан человеческой кровью. Точно так же они вовсе не считали, что загробная жизнь доступна лишь нескольким категориям людей. Они делили мир на тринадцать небес и девять адов, каждый из которых доступен любому покойному. Следовательно, необходимости в постоянных и массовых жертвоприношениях не возникало. Подробно исследовавшая культуру майя Г. Г. Ершова, участвовавшая в переводе их текстов на русский и испанский языки, описывает майянскую модель мира так: «Пространство человека делилось на три главных уровня: пространство живых, пространство мертвых и переходное пространство. Определение расположения уровня мертвых по отношению к уровню живых не было постоянным. Ещё в глубокой древности предки майя полагали, что мир мертвых находится внизу, под землей, в глубине пещер или могильников, куда удавалось поместить тело покойника. И именно такие представления нашли самое широкое отражение в памятниках местных культур. Однако развитие человеческой мысли привело к тому, что местоположение страны мертвых стали определять по звездному небу – и именно тогда души покойников начали улетать на небеса. (…) Однако мир мертвых всегда оставался «пространством позади» человека, что подразумевало, с одной стороны, нижний мир, располагающийся за затылком покойника, а с другой стороны, Полюс мира как место-антипод по отношению к наблюдаемому Солнцу» [1, с. 191]. Если мир живых представлял собой повседневную реальность, а мир мертвых – её антипод, то есть обитель темноты, тишины и т.д., то с переходным между ними  пространством дело обстояло непросто. Преграду между мирами живых и мертвых представляли как верхний слой земли, отделяющий могилы от жилого пространства. Но проникать сквозь эту преграду могли не только души покойников, то и находящиеся в состоянии экстаза колдуны-нагуали. Для временного разлучения души с телом использовали растения, содержащие психоделические вещества. К медиаторам относили и животных, живущих в подземных норах (например, змей и мух).

Пирамиды майя представляют собой архитектурную копию их космологической модели: нижний ярус заглублён в грунт, а верхняя площадка соединена с ним лестницей. Получается, что жрецы и храмовые работники совершали ежедневные путешествия из мира мертвых через мир живых в небо, для встречи с богами. Читатель может удивиться, но в основании каждой майянской пирамиды был похоронен первопредок данной общины (например, основатель города), что позволяет предположить наличие представлений о реинкарнации. Во многих случаях майя даже хранили покойников под полом своих жилых домов, чтобы вернее обеспечить переход душ предков в новорожденных потомков.

Пантеон майя не удивляет оригинальностью. Deus otiosus именовался здесь Ицамна, его представляли в качестве косоглазого старика. Другие божества также в большинстве случаев были стариками и старухами. Так, один из главных богов майя, покровитель дождя Чак, почему-то представлялся им стариком с Т-образными глазами. Богиня ткачества и чадородия Иш Чель тоже не отличалась молодостью. Бог смерти Ах Пуч представлялся мертвецом. Лишь Юм Кааш, божество зерна, оставался всегда молодым и весёлым. Солнце олицетворял для майя ацтекский Кецалькоатль, именуемый ими Кукулькан (всё та же «пернатая змея»; на науа «змея» – «коатль», на чоктале – «кан»). И все эти божества были согласны сотрудничать с человеком при условии, что он будет поддерживать их жертвами. Большинство жертв не были человеческими. Это могли быть ювелирные украшения или предметы обихода, реже животные и лишь в отдельных случаях люди. Способы жертвоприношения варьировались от чисто мексиканского вырезания сердца у живого человека для солнца (есть точка зрения, что это тольтекский способ задабривания богов, унаследованный и ацтеками, и майя) до расстрела жертвы из луков или ритуального утопления в карстовом колодце. Бывали и «половинчатые» жертвы, когда божествам отдавалась только кровь, но никак не жизнь. Например, в определённые дни даже правители городов наносили себе неопасные, но кровоточащие раны на лицо, язык или половые органы. Поскольку все божества майя имели свои цвета, то жертв обычно окрашивали в голубой цвет, о чём убедительно повествуют юкатанские фрески. Но, как уже говорилось выше, окрашенный в синий цвет человек, поднятый на пирамиду, вовсе необязательно должен был умереть. Хотя, разумеется, отношения с богами по формуле «do ut des» иногда требовали крайних мер. Например, исследование в XIX и ХХ вв. сенота (карстового колодца) в окрестностях Чичен-Ицы позволило обнаружить среди ила на дне фрагменты керамики, множество золотых изделий, а также огромное количество мужских, женских и даже детских скелетов. Согласно майянской традиции, жертву сбрасывали в сенот на рассвете, и если человеку удавалось продержаться на воде до полудня, то его извлекали обратно как негодного для богов. Однако богу дождя Чаку предлагали такую плату, разумеется, только за особые услуги. Например, во время сильнейшей засухи или неурожая, а вовсе не каждый день или месяц. Иногда такие ритуалы открывали простор для авантюрных мошенничеств. Согласно легенде, в XIII в. правитель Майяпана отправил в Чичен-Ицу для принесения в жертву своего полководца Хунак-Кееля. Однако находчивый воин нырнул на дно сенота, вскоре всплыл и объявил зрителям, что встречался с богами и был назначен ими правителем Чичен-Ицы. Зрители поверили, а, возглавив город, Хунак-Кеель отомстил своему бывшему властителю.

Говоря о майя, невозможно оставить в стороне их весьма своеобразное искусство. Складывается впечатление, будто их художники и скульпторы боялись пустого пространства и стремились всячески заполнить его. Сюда можно отнести и яркие, но содержащие лишь первый план фрески, и усеянные орнаментами статуи, на которых трудно отличить главное от второстепенного. Но наиболее удивительно выглядит отношение майя к человеческому телу. Если ацтеки признавали в качестве украшения высокие причёски у парней и чернение зубов у девушек, то майя пошли куда дальше. Им представлялось, что тело можно не только украшать, но и видоизменять в угоду моде. В. фон Хаген со знанием дела пишет: «Боязнь майя пустых пространств направляла их искусство к удивительной усложненности; каждый уголок должен был быть украшен. Сходным образом они относились к своим телам; головы делались плоскими, мочки ушей расширялись до тех пор, пока в отверстие не проходило яйцо индюшки, нос перфорировался и искусственно деформировался, глаза умышленно настраивались в косоглазии, лицевые волосы удалялись, зубы подпиливались и инкрустировались жадеитом, лицо и тело татуировались. Наконец, даже пенис кромсался причудливо до того, что своими лоскутами напоминал кисточку. Майя щеголяли кольцами из нефрита на пальцах рук и ног; запястья и лодыжки сковывали украшения» [3, с. 228]. Следует отметить, что уплощение головы при помощи деревянных тисков и культивирование косоглазия относились только к представителям аристократии. То же самое можно сказать об обилии ювелирных украшений. Невозможно представить, чтобы обычный земледелец орудовал мотыгой, сжимая её унизанными кольцами пальцами. Точно также вряд ли у детей общинников было время для ношения на голове тисок. Мы знаем о таких внешних «изысках» от испанских завоевателей, заставших майя на последней стадии культурного заката. Рассуждать об искусстве майя, основываясь на впечатлениях Берналя Диаса, примерно то же, что судить о русской живописи по кубизму. Подтверждает нашу гипотезу и неслыханный размах суицида, отмеченный первым епископом Юкатана Диего де Ландой. По его наблюдениям, для самоубийства майя было достаточно лёгкой тоски или меланхоличного настроения. И для остальных индейцев самоубийца был вовсе не чудаком, а примером для подражания. При том, что смерть в их представлениях исключала человека из клана и носила антиобщественный характер, самоубийцам даже покровительствовала богиня Иш Таб, изображавшаяся как висельница, предоставлявшая своей «пастве» упокоение на особом небе. Скорее всего, это не вековая культурная традиция майя, а очередное свидетельство заката и деградации их культуры. Ведь и поздняя античность пестрит самоубийствами по весомым и малозначительным поводам. Если сравнить поведение майянских самоубийц с идеалами, проповедуемыми Сенекой, жившим на закате Рима, то кажется, будто они соотечественники и современники.

Итак, мы совершили беглый экскурс в культурную картину мира ацтеков и майя как самых известных и хорошо изученных народа доколумбовой Месоамерики. Какие же важные её черты мы могли бы выделить. Во-первых, это циклические представления о мире, сопровождаемые верой в неизбежный конец света, который, по мнению ацтеков, можно отсрочить, а, с точки зрения майя, можно только принять. Во-вторых, иррациональный интерес к крови. Если кровавые жертвоприношения имели место в культурах почти всех народов мира, то только ацтеки придали этому действу поистине промышленные масштабы. Их государство можно без преувеличения назвать «империей кровавого солнца». Майя в этом отношении гораздо скромнее, но и их ритуальные разрезы и чисто ацтекское вырезание сердца в жертву солнцу наводят на мысль, что повышенный интерес к крови у месоамериканцев общий. Такова в самых общих чертах культурная картина мира народов Месоамерики, метко названных В. фон Хагеном «солнечными королевствами».