ТВОРЧЕСКАЯ САМОТРАНСФОРМАЦИЯ: ПРЕДПОСЫЛКИ, СТУПЕНИ, СЛЕДСТВИЯ | Опубликовать статью РИНЦ

ТВОРЧЕСКАЯ САМОТРАНСФОРМАЦИЯ: ПРЕДПОСЫЛКИ, СТУПЕНИ, СЛЕДСТВИЯ

Научная статья

Бескова И. А.*

ORCID: 0000-0001-5542-9873,

Институт философии Российской Академии Наук, Москва, Россия

* Корреспондирующий автор (irina.beskova[at]mail.ru)

Аннотация

В статье анализируется динамика творческой самотрансформации человека на разных стадиях познавательного взаимодействия с предметом интереса. Показано, что в рамках этого процесса происходит изменение исходной познавательной установки от изолирующего противопоставления «Я / оно» через конструктивный диалог «Я – Ты» к распознающему осознанию «И это тоже Я». В анализе используются логико-методологический, когнитивный, социокультурный, сложностный, и телесно-ориентированный подходы. Это позволяет рассмотреть исследуемую тему комплексно, очертив достаточно широкий круг факторов, влияющих на то, какие значимые для повышения творческого потенциала индивида следствия подобная динамика будет иметь. В статье показано, за счет чего трансформация само- и миропонимания от противопоставленности к конструктивному диалогу, а вслед за этим – и к полной вовлеченности индивида в процесс взаимодействия с предметом интереса, оказывается творчески продуктивной. Раскрывается логика происходящего в тот ключевой момент, когда в акте творчества статус имеющегося материала впервые оказывается новым. Дается характеристика пространству взаимодействия, когда подобная трансформация из потенциально возможной становится актуализировавшейся. Раскрывается, как возможно, что те начала, которые при диссоциирующей позиции исследователя предстают как независимые и самостоятельно существующие, в трансформированном пространстве творческих динамик могут эволюционировать как единое слитное целое, обеспечивая решение исходно стоявшей задачи.

Ключевые слова: творчество, сознание, смысл, диссоциация, эволюция.

CREATIVE SELF-TRANSFORMATION: PRECONDITIONS, GRADES, CONSEQUENCES

Research article

Beskova I.A.*

ORCID: 0000-0001-5542-9873,

Leading Researcher of the Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia

* Corresponding author (irina.beskova[at]mail.ru)

Abstract

The article analyzes the dynamics of creative self-transformation of a person at different stages of cognitive interaction with the subject of interest. It is shown that within the framework of this process, the initial cognitive attitude changes from the isolating opposition “I/it” through the constructive dialogue “I – You” to the recognizing awareness “It is also me.” The logical-methodological, cognitive, social and cultural, complexity, and body-oriented approaches were used in the analysis. This allows us to consider the topic under study in a comprehensive manner, outlining a fairly wide range of factors that influence the effect of a significant dynamic in increasing the creative potential of an individual. This work shows why the self- and world-view transforms from opposition to constructive dialogue, and after this – to the full involvement of the individual in the process of interaction with the subject of interest, is creatively productive. The logic of what is happening at that crucial moment is revealed, when in the act of creativity, the status of the existing material appears to be new for the first time. Characterization of the interaction space is given when such a transformation becomes actualized from the potentially possible. It is revealed how it becomes possible that those beginnings that, with the dissociating position of the researcher, appear as independent and independently existing, in a transformed space of creative dynamics can evolve as a single, coherent whole, providing a solution to the original problem.

Keywords: creativity, consciousness, meaning, dissociation, evolution.

Введение

При решении вопроса о том, какая позиция исследователя в отношении воспринимаемой информации является творчески наиболее плодотворной, я буду следовать в русле недуального подхода. В его основе лежат традиции восточного миропонимания (например, воззрения кашмирского шиваизма [1], адвайта веданты [2], дзэн [3], Дзогчен (тибетской традиции Великого совершенства)[4]). Данное мировидение исходит из того, что воспринимаемый человеком мир явлений предстает как содержащий противоположные начала только по той причине, что такова природа обращенного к нему ума человека. На самом же деле исходная, глубинная реальность противоположностей не содержит. Ее иллюзорное видение, как поделенной на взаимоисключительности, в традициях именуют «омрачением», «омраченностью» и объясняют спецификой трансформаций, разворачивающихся по мере развития активности творящего начала [5].

Чем восприятие имеющегося с позиции недвойственности отличается от классической субъект-объектной картины членения мира, полагающей в основание постигаемого двойственность? Когда мы говорим, что существует воспринимающий и воспринимаемое, наблюдающий и наблюдаемое, мы оказываемся, условно говоря, в пространстве рассуждений, отстроенных в соответствии с законом непротиворечия или исключенного третьего: истинно А или не-А, но не оба вместе. Из формальной логики известно, что построения, получающие интерпретацию в подобного рода пространствах значений, называются классическими и соответствуют достаточно простым схемам отношений между принимаемыми посылками и выводимым заключением.

Определенную аналогию, на мой взгляд, можно усмотреть здесь со сферой приложимости классической субъект-объектной модели членения познавательного пространства. В частности, я исхожу из того, что наиболее эффективно она применима тогда, когда объектом нашего исследования оказываются процессы, где состояние ума субъекта, занявшего позицию наблюдателя по отношению к предмету интереса, существенным образом не влияет на течение исследуемых процессов.

В то же время имеется целый класс феноменов, которые на сегодняшний день вызывают огромный интерес среди исследователей, вплотную занимающихся проблемами сознания, но которым, тем не менее, нелегко дать разумное объяснение в рамках классической парадигмы рационального понимания. Это, в частности, феномены, проявляющиеся в отдельных парадоксальных особенностях трансформации сновидно-измененного сознания [6], пласты человеческого опыта, получаемого в состояниях глубокой медитации [7], некоторые формы болезненно измененного функционирования разума человека (например, переживания левшей в состоянии пароксизмального приступа) [8], и обширный класс трансформаций сознания, соотнесенных с получением экстремального опыта (например, пилотирование в условиях катастрофы, падение человека в горах и др.) [9]. Если внимательно проанализировать подобного рода феномены, то становится понятным, что их объединяют некоторых общие черты: спонтанность разворачивающегося опыта, его относительно редкая представленность в повседневной практике человека и теснейшая связь с режимом функционирования ума человека в процессе получения такого опыта. Полагаю, что рациональную интерпретацию происходящего в этих состояниях есть возможность разработать на основе определенной формы неклассической методологии, в частности, – на основе недуального миропонимания.

Еще одной очень важной и, возможно, наиболее обширной сферой применимости методологии недуальности, на мой взгляд, является сфера творчества. С одной стороны, это в значительной степени, зона спонтанности, свободы, не-повседневности, малой предсказуемости процессов, с другой, – чрезвычайно существенная область человеческой культуры и практики, которая заслуживает специального изучения, поскольку способная приносить плоды, значимые как для развития самого индивида-созидателя культурных ценностей, так и для всего социума.

Если мы внимательно посмотрим на природу творческой трансформации индивида в акте познавательного взаимодействия с предметом интереса, то поймем, что именно творчество представляет собой тот самый вид познавательной деятельности, где состояние сознания индивида прямо и непосредственно влияет на характер разворачивающихся процессов. Это напоминает ситуацию с исследованиями в микромире, где не только осуществление измерения, но даже и само намерение осуществить измерение мгновенно меняет характер наблюдаемого [10], [11]. Поэтому, думается, в каком-то смысле будет справедливым сказать, что методология недуальности сродни квантовомеханическому ракурсу видения природы имеющегося [12].

В предлагаемом вниманию читателя исследовании будет очерчена логика трансформации само- и миропонимания субъекта по мере нарастания творческого потенциала его познавательной позиции.

 Изолирующая позиция в познавательном взаимодействии

В качестве исходной, на мой взгляд, самой широко распространенной позиции в отношении воспринимаемого, в технократической культурной традиции выступает позиция стороннего наблюдателя применительно к воспринимаемому. Для нее характерно обособление «Я», выражающего собой жизненный мир субъекта, с точки зрения которого судится и оценивается воспринимаемое, от так называемого «оно». В форме «оно» предстает весь тот мир, который не подпадает под категорию «Я». Отношение между «Я» и «оно» может быть выражено как противопоставленность первого второму, в результате чего всё, что соотнесено с так понимаемым иным, оказывается отграничено от субъекта интереса барьером недоступности в прямом непосредственном усмотрении. Поэтому инструментом познания здесь выступает преобразование объекта интереса в соответствии с ресурсами познающего сознания человека: анализ и реконструкция, синтез и идеализация, выдвижение гипотез, формулирование аппроксимативных моделей, выведение следствий, их проверка и принятие или отвержение на этой основе ранее высказанных предположений. В рамках такого взаимодействия познающий субъект, опираясь на те данные, которые можно получить, исследуя поверхностные проявления поведения объекта интереса, стремится обнаружить его сердцевину, сущность, постепенно продвигаясь от поверхности к глубине. Что можно сказать относительно сущностных характеристик такой платформы?

Когда человек воспринимает любой материал с точки зрения собственного жизненного опыта, он неизбежно получает ту картину мира, которая соразмерна использованному инструменту оценки. Соответственно, если «средство измерения» – позиция стороннего наблюдателя, то и получаемая на основе применения этого ресурса картина будет выражать собою не то, какова реальность «на самом деле», а то, какой она видится, какой предстает с позиции внешнего наблюдателя.

Дж. Гибсон при создании теории зрительного восприятия обосновал, что эго-рецепция выступает неотъемлемой составной частью экстероцепции [13]. Можно сказать, что эго-рецепция сопровождает экстероцепцию, как другая сторона той же медали. Иными словами, воспринимая другое / другого, человек неизбежно со-воспринимает себя. При этом самовосприятие служит отправной точкой при оценке пространственных характеристик воспринимаемых объектов, поскольку собственная позиция физически остается постоянной точкой отсчета в системе координат на протяжении длительного времени. Представления Гибсона развил Ульрих Найссер, сформулировав концепцию экологического «я», в соответствии с которой самовосприятие шкалирует и опосредует восприятие объектов внешнего мира, начиная уже с раннемладенческого возраста [14]. Указанные результаты позволяют понять, почему точка отсчета, расположенная в пространстве собственного жизненного мира исследователя, также как и система координат, отстроенная в соответствии с его самовосприятием, лежат в основании всех более тонких и сложных форм его жизненного опыта. Думается, что именно эта привычка и установка «судить из себя» лежит в основе навыка шкалировать воспринимаемое, исходя из особенностей собственного мировидения и миропонимания. Это, на мой взгляд, – та же самая практика неизбежного сопоследования эго-рецепции любому акту экстероцепции, просто экстраполированная на область исследовательских стратегий.

Что особенно характерно для упомянутого ракурса рассмотрения?

Поскольку, воспринимая другое / другого, человек со-воспринимает себя, то получается, что, глядя на другое / другого как бы «со стороны», отстраненно, он и на себя смотрит тем же взором стороннего наблюдателя. Но ведь на самом деле в подобном акте усмотрения он выступает не только как объект внимания, но одновременно и как субъект направления внимания: он – не только тот, на кого он смотрит, но и тот, кто на себя смотрит. Нетрудно видеть, что это противоречивая субъект-объектная позиция, что не может не сказаться на результирующей картине мира, выстраиваемой на основе ее «претворения в жизнь». Именно поэтому то, что проступает в исследуемом материале, когда человек адресуется к нему с позиции наблюдателя, также оказывается внутренне противоречиво (результат восприятия соразмерен инструменту восприятия). Противоречие в картине мира, формирующейся на такой основе, будет той же природы, каким оно обнаруживает себя в исходной установке, согласно которой воспринимаемое шкалировано.

Проявления влияния «Я / оно»-позиции исследователя на восприятие заинтересовавшей его информации, удобно проиллюстрировать на примере некоторых довольно выразительных высказываний специалистов по поводу тех культур, которые или значительно удаленны во времени от технократической, или отличаются альтернативными установками. Иногда такие оценки выглядят довольно хлесткими. Например, Войтех Замаровский отмечает: «Египетская религия кажется нам совокупностью самых невероятных представлений – столь фантастических, запутанных, а иногда и абсурдных, что мы начинаем испытывать нечто вроде галлюцинаций» [15]. Американский антрополог и востоковед Уилсон по поводу древнеегипетских верований высказывается тоже вполне однозначно: «Восхитительно примитивно и по-своему логично» [16, С. 63].

Склонность представителей эволюционно ранних культур в каждой конкретной вещи видеть воплощение некоего одушевляющего, одухотворяющего, всесильного начала также зачастую объясняют примитивизмом знаний, младенческим возрастом культуры, незрелостью представлений о мире. Например, английских исследователь ранних культур Эванс-Притчард, ссылаясь на практику племени азанде использовать магический ритуал при определении виновности подозреваемого в совершении того или иного преступления, делает вывод, что любого представителя европейской цивилизации подобная процедура решения вопроса начисто отвратила бы от ритуала из-за ее потенциальной внутренней противоречивости. Однако же «дикари» противоречивыми ответами оракула ничуть не смущаются, а непоследовательность его суждений объясняют вмешательством злой воли колдуна [17].

Еще одна любопытная позиция. Сильвано Ариети, американский психиатр итальянского происхождения, современным аналогом палеологического мышления видит мышление шизофреническое. В частности, он полагает: «Чтобы избежать невыносимой тревоги, которая ввергает жертву в панику, пациент, диагностированный как шизофренический, нарушает аристотелевские нормы интуитивной логики и впадает в вариант мышления, практиковавшийся нашими более примитивными предками… Бегство от реальности или психотическое расщепление (psychotic breakdown) – это последняя и самая отчаянная попытка бессознательного сохранить эго в состоянии внутренней согласованности (internal cohesion). Ариети указывает: «Человек с палеологическим мышлением (paleo-logician) смешивает физический мир с психологическим. Вместо того чтобы искать физическое объяснение событию, он рассматривает личностную мотивацию или намерение как причину события»» [18].

В чем причина того, что подобного рода выводы, касающиеся наследия удаленных во времени или альтернативных по характеру мировосприятия культур, оказываются широко распространены в научном сообществе? Ведь возникает соблазн посчитать подобные суждения отражающими реальную слабость и несовершенство мыслительного потенциала представителей ранних этносов, если так много авторитетных специалистов думают сходным образом, – не могут же все они ошибаться? Полагаю, причина в следующем: не исследуя собственных методологических установок, практически невозможно осознать характер их влияния на то, какого рода материал высветится под таким углом зрения. А не рассматриваются эти вопросы потому, что для самого исследователя его собственный способ, навык, обычай смотреть на происходящее как бы извне, со стороны, предстает как само собой разумеющийся, нормальный, общепринятый способ восприятия, соотнесенный с функционированием здравого смысла: ведь надо же от какой-то основы миропонимания отталкиваться. Глубинная природа собственной исходной позиции при этом не принимается в расчет, – она переживается как естественная.

Является ли такой подход (а также получаемые на его основе выводы) ошибочным? Безусловно, нет, если не забывать, что это то, как материал другой традиции видится в том, случае, если мы судим о нем с позиции внешнего, стороннего наблюдателя. Но ограниченность такого понимания я все же не могу не отметить. На мой взгляд, она состоит в том, что сформулированные на базе его констатации мало продвигают в направлении последующего творческого, креативного, продуктивного использования, как полученных выводов, так и того материала, на основе рассмотрения которого они сделаны. Это связано с определенными особенностями организации мышления человека. В частности, из материалов когнитивных исследований известно, что та тенденция, которая получает негативную оценку, человеческим умом отсекается, ее последующее творческое использование затруднено, практически невозможно, потому что не только ум человека, но и все его существо оказывается настроено на отвержение результата [19]. Вместе с тем, даже неверные идеи могут лежать в основе ценных открытий, – надо только уметь ими пользоваться, не пренебрегая «зашитым» в них потенциалом. Поэтому, если на основе произведенного анализа исследователем делается вывод о том, что представления рассматривавшейся традиции противоречивы, абсурдны, галлюциногенны, наивны, примитивны и пр., – это, скорее, заблокирует возможность последующего продуктивного использования изученных данных, чем повысит творческий потенциал исследователя за счет – хотя бы – расширения сферы смыслов, апеллировать к которым он смог бы в ходе поиска решения креативной задачи.

Итак, представление индивида о характере изучаемого им объекта, сформированное на исходно противоречивой базе, выражает не столько знание о предмете интереса «как он есть» (или – в соответствии с буддистской фразеологией, – «в его таковости»), сколько мнение о нем, калиброванное в соответствии с тем, каким он предстает для наблюдателя, поместившего себя за скобки исследуемого. По этой причине, суждения о противоречивости, нелогичности, непоследовательности, детской наивности и примитивизме мышления людей исторически ранних культур своим истоком имеют не столько реальные издержки и несовершенства их стилей мышления, сколько особенности той изначальной установки исследователя, с которой он подошел к восприятию имеющегося материала.

Рождение нового в акте творческого взаимодействия с имеющимся

Одной из форм трансформации вышеописанной позиции «Я / оно» выступает взаимодействие в режиме «Я – Ты», где предмет интереса больше не видится исследователю как иноприродное «оно», но предстает как соразмерное человеку «Ты». Уже на этом этапе барьер между исследователем и предметом его внимания истончается: они больше не противопоставленные друг другу данности, из которых одна сторона оценивает и судит другую, исходя из реалий собственного существования. Это уже некая форма сотрудничества, при котором потенциал предмета интереса начинает рассматриваться как нечто такое, что может привнести дополнительное, новое, практически полезное измерение в сегодняшний мир человека. В частности, я полагаю, что человек способен смотреть на опыт другой традиции, как на нечто равновеликое его миру, только в том случае, если он считает возможным использовать это знание, этот опыт для обогащения пространства личностных смыслов в своем мире. В результате вместо дуалистически окрашенной позиции наблюдателя окажется актуализированной позиция, если так можно выразиться, «ментального со-участия» в динамиках тех процессов, трансформаций, преобразований, которые представлены в анализируемом материале.

Следующим этапом на пути трансформации исходного отношения с воспринимаемым материалом в благоприятном для творческого потенциала русле станет переход от заинтересованного вопрошания в рамках «Я – Ты»-позиции к, если так можно выразиться, «распознающему узнаванию»: «И это тоже Я». При таком оборачивании изначальной познавательной установки происходит полный отказ от изолирующего взгляда на предмет интереса, как на объект познания, и впервые возникает то новое, что и будет лежать в основании последующего творческого преображения информации.

Как можно охарактеризовать тот момент, когда в творческом процессе рождается новое?

Я считаю, что новое в творческом акте возникает не тогда, когда мы получаем конечный креативный продукт, а когда взгляд исследователя на уже имеющееся впервые становится новым. Когда человек по-новому смотрит на наличествующие данные (в том числе и те, что уже являлись объектом рассмотрения множества других людей), он – вместо того, что стандартно вычленялось при восприятии этого материала, – имеет возможность увидеть не замеченное другими. Таким образом, уже на стадии подготовки творческого решения должно родиться иное, обусловливающее в дальнейшем получение креативного продукта, – а именно, иной взгляд на имеющееся. (В случаях, когда такая трансформация собственной позиции не обеспечивается, не формируется и этот альтернативный взгляд на уже имеющееся, наличное.) Но при каких условиях взгляд исследователя на, возможно, уже рассматривавшийся материал становится новым?

В целом, я исхожу из того, что качество новизны в рамках познавательной деятельности человека может возникнуть только тогда, когда новым оказывается сам человек, обратившийся к восприятию соответствующего положения вещей. «Новым» не в том смысле, что это другая личность, чем те, что прежде рассматривали данный материал или данную проблему, а в том, что он сам для себя, сам в себе – в акте творческого взаимодействия с этим материалом или проблемой, – трансформируя собственную природу, – становится новым. Только в этом случае его видение оказывается принципиально отличным от тех восприятий, которые состоялись до него (или были осуществлены им же, но в другом состоянии сознания), и которые не увенчались нахождением творческого решения.

Но как именно вопрошающий взгляд, обращенный к исследованию некоторого материала или проблемы, становится новым, творческим, порождающим? Для этого человек должен стать новым относительно себя самого, в себе самом, – стать порождающим. Полагаю, это особый режим бытия, при котором изолированное существование предмета интереса (рассматривавшегося материала, обдумываемой проблемы, вынашиваемого образа) и самого индивида, как потенциального созидателя нового, остается в прошлом. В настоящем возникает новое состояние не членимой объединенности, где больше нет изолированных сущностей-существований. Иными словами, от пространства объектного взаимодействия, в котором в качестве данностей фигурируют дискретные формы явленности: предметы, сущности, существования, между которыми выстраиваются некоторые отношения (корпускулярный модус существования), совершается переход к пространству трансформирующихся состояний (волновой аспект бытия), где дискретные формы явленности вообще не представлены. Каким конкретно можно назвать то состояние, при котором процесс порождения нового вступает в свои права, при котором, собственно говоря, самотрансформация, выступающая ключевым звеном этой динамики, запускается? Я назову это состоянием чреватости (замыслом), когда в сознании исследователя только зарождается пока еще совсем неясное, смутно уловимое ощущение, что существует нечто такое, что способно объяснить / упорядочить / выразить имеющееся более эффективно.

Что соответствует данной динамике в методологической сфере? Это изменение режима взаимодействия исследователя с имеющимся материалом: от отстраненно-оценивающей установки стороннего наблюдателя (вместе с сопутствующей ей констатирующей позицией «Я / оно») он переходит к отождествлению с объектом интереса, – как просто с другой формой саморепрезентации («И это тоже Я»). Именно такая трансформация собственной природы творчески продуктивна, и именно она лежит в основании того стиля взаимодействия с имеющимися по проблеме данными, который наделен потенциалом приводить к рождению прежде не существовавшего.

Таким образом, я полагаю, что в самом основании процесса созидания творческого продукта лежит акт самотрансформации в направлении изменения занимаемой по отношению к предмету интереса позиции. Как следствие, последний утрачивает в картине мира исследователя статус объекта познания, – вместе с соответствующими этому статусу модусами функционирования в пространстве познавательного взаимодействия. А именно, пассивностью, закрытостью, отделенностью барьером инаковости от внутреннего мира обращенного к нему вопрошающего взгляда исследователя, что делает невозможным проживание индивидом его природы, как составной части внутренних динамик в пространстве собственной экзистенции. Если так можно выразиться, феномен, оказавшийся в фокусе внимания человека, ставший – в результате трансформации внутренней позиции последнего – предметом интереса, а не объектом интереса, раскрывается навстречу заинтересованному взгляду изменившего свою исходную умозрительную установку исследователя. Появляется возможность пережить – прожить – прочувствовать собою и в себе его глубинную природу как часть собственного пространства экзистенциальной явленности. В результате рождается ранее не существовавшее состояние чреватости будущего творца идеи соответствующим замыслом.

Обращаю внимание специально, поскольку найти адекватные выразительные ресурсы для передачи искомого содержания мне не удалось: в этом акте возникает другой тип явленного. Это больше не предметная данность (то, что в логике можно выразить предметными переменными или константами), а предикативная (свойство, качество, отношение). Иными словами, состояние чреватости замыслом, о котором я говорю, это не объединенность, не единство и даже не неразрывная целостность двух начал (творца и идеи), – начал, которые, в принципе, могут иметь и отдельное, самостоятельное существование. Такая форма объединенности представляла бы собой, по меткому выражению Р. Лэнга, некое кентавроподобное образование, каким бы количеством объединяющих выражений, «преодолевающих» изначально присущую им разобщенность, мы ни воспользовались [20]. Я говорю об иной форме проявления – представленность в пространстве состояний (предикативный модус бытия). В этой области объединенность самостоятельно существующих начал невозможна, потому что нет того, что могло бы объединиться, – а именно, самих предметных данностей. Таким образом, пространство развертывания творческого процесса, в рамках которого описываемое состояние чреватости могло бы быть определено, представляет собой особый модус бытия, где творец и идея не могут быть вычленены без того, чтобы не прекратилось само это состояние. Иными словами, я говорю о пространстве слитости состояний, где свойства, предикаты, отношения прилагаются не к предметам, а к состояниям (в логике этому соответствуют второпорядковые предикативные построения).

В таком режиме со-бытия человек в функции «субъект познания» больше не представлен в пространстве творческого взаимодействия. Можно сказать, что как данность, пребывающая в этом статусе, он принадлежит прошлому. В момент разворачивания интриги порождения нового он целиком пребывает в мгновении настоящего, в котором всё представлено одновременно и одномоментно, в котором больше нет «я» и «оно», «я» и «не-я», а есть сначала «Я – Ты», а затем «И это тоже Я». В этом состоянии будущий творец нового содержания – больше не тот, что был до момента развернувшейся игры трансформации возникшей слитости, и не тот, каким окажется после завершения этой игры. Он – тот, кто полностью вовлечен в происходящее, кто отказался от диссоциирующей позиции («есть я и не-я»), в результате чего получил в свое распоряжение дополнительный мощный ресурс постижения: знание происходящего в другом как совершающегося здесь и сейчас во мне самом, – как во-мне-самом-происходящее. Это знание является результатом непосредственного прямого усмотрения разворачивающегося преобразования собственных внутренних динамик вследствие реализовавшегося отождествления с предметом интереса. Но как можно отождествиться с предметом интереса? Или, выражая этот же вопрос иначе: что требуется для того, чтобы взгляд исследователя, адресованный заинтересовавшему его материалу, из простого констатирующего превратился в творчески продуктивный?

Состояние творческой отождествленности с предметом интереса

Анализируя вопрос о том, как создается гениальное произведение искусства (имеется в виду изображение цветка гибискуса, созданное в XIII в. художником Му Цзи и признанное национальным достоянием в Японии), Д. Т. Судзуки заметил: для этого требуется, чтобы создатель гениального творения стал изображаемым [21]. Но как человек может стать растением? Отбросив я-позицию (а это и есть позиция стороннего наблюдателя), слиться с растением, отождествиться с ним, подарив ему всю полноту своего внимания. В этом случае между художником и растением устанавливается единая пульсация жизненности, и тогда не художник берется изображать растение, а растение, овладевая рукой и кистью художника, будет стремиться выразить себя через него. Поскольку в акте такого взаимодействия творец получает способность собою и в себе прочувствовать происходящее в другом как в-нем-самом-совершающееся, он обретает возможность изобразить прочувствованное-прожитое не как итог наблюдения извне, а как квинтэссенцию глубинного постижения. Формой воплощения данного феномена выступает искусство самовыражения в том состоянии, когда художник был отождествлен с изображаемым. Отсюда – живость, полнота, настроение и неповторимость творческого продукта, – ведь состояние человека, родившееся в момент его отождествленности с предметом интереса, таково и есть: живо, сиюминутно, наделено полнотой жизненности, окрашено настроением переживаемого мгновения и абсолютно неповторимо, – поскольку и сам человек каждое мгновение – иной.

В обретаемом на такой основе знании-усмотрении отсутствует искажающее влияние я-позиции на истолковываемый результат, поскольку в этом режиме бытия спонтанно составившейся неделимости нет ни «я», как надзирающей и контролирующей инстанции, ни содержания, по отношению к которому фильтрация и контроль применялись бы. Есть нечленимость, не диссоциируемость состояния ранее не существовавшей экзистенции «Чреватость (<творец≡идея>)», – где не существует ни творца, ни идеи, – в ее (возникшей целостной экзистенции) полной поглощенности происходящими в ней трансформациями. Если в ходе подобного рода преобразований наступает момент, когда изначально имевшаяся неполнота, незавершенность, противоречивость компенсируется обретением нового паттерна упорядочения внутреннего опыта, это переживается как снятие исходно накопленного напряжения поиска и выливается в так называемое «ага!»-переживание. Данное звено трансформаций изначально имевшегося уже доступно осознанному восприятию человека. Здесь режим бытия снова сменяется режимом существования, и на поверхности оказываются отделенными сущности, способные к независимому существованию: человек, в сознании которого обрело оформленность творческое решение, и само это решение, которое предстает в виде конечного продукта творчества.

Такова, как мне кажется, суть творческой самотрансформации исследователя, отдавшего всю полноту своего внимания предмету интереса, и, вследствие этого, снявшего барьер инаковости между собой и им. Именно наличие подобного барьера, соотнесенное с исходной я-позицией, делает невозможным прямое непосредственное усмотрение происходящего в другом как во-мне-самом-совершающегося. И наоборот, снятие такого барьера открывает этот ключевой для активизации творческого потенциала ресурс оперирования теми содержаниями, которые закладываются на стадиях довербального становления человека и обогащаются в состояниях целостного переживания бытия. Как следствие, перед исследователем, трансформировавшим собственную исходную позицию в вышеописанном ключе, развернутся другие пласты смыслов, обратиться к которым он получает возможность. И тогда даже в том же самом материале он сможет обнаружить новое, иное, потому что его взгляд на предмет интереса стал новым.

Подобная самотрансформация может быть как спонтанной, неожиданной, внезапной, как бы даруемой свыше (из состояния вдохновения, творческого горения), так и осознаваемо инициированной на базе рассудочного решения. Вместе с тем, она не носит директивного характера: может быть именно инициирована рассудочным выбором, но не установлена согласно этому решению. Чтобы изменение собственной глубинной позиции состоялось, требуется, как максимум, изменение само- и мироощущения индивида, и как минимум, осознание относительно невысокой степени продуктивности изолирующей позиции внешнего наблюдателя по отношению к изучаемому.

Заключение

Если подобная самотрансформация произошла, человек получает возможность обратиться к тем уровням формирования содержаний его системы личностных смыслов, которые складывались и развивались, когда его базовое мировидение было недуальным. Это период раннего детства и особых состояний сознания в старшем возрасте, когда режимом функционирования организма человека, как уникальной познающей структуры, наделенной способностью собою и в себе выражать воспринимаемое, становилась недуальная целостность <ум – душа – тело>.

Содержания, зафиксированные в режиме целостного бытия, обладают рядом особенностей. Поскольку состояние растворенности, от которого данного типа смыслы производны, целостно, формирующиеся в таком состоянии содержания также целостны, а значит, не содержат противоречий и взаимоисключительностей. Они не несут в себе продукта диссоциации, – двойственности, поскольку обусловлены активностью недиссоциированной структуры, разворачивающейся из состояния слитости. Во-вторых, в орбите доступа оказываются и те содержания-смыслы, которые зарождались и шлифовались тогда, когда эго-сознание еще не оформилось (ранние детские годы). Соответственно, они не прошли фильтра, налагаемого на воспринимаемое барьером критичности: не были преобразованы в соответствии с задачами выделения главного и второстепенного, определяющего и определяемого. Они не ранжировались, не приводились в соответствие со штампами, устойчиво функционирующими во взрослом сообществе, и стереотипами восприятия с позиции здравого смысла рутинной повседневности. И третье: упомянутое состояние целостной слитости всегда ново, поэтому содержания, извлекаемые в этом режиме, тоже отличаются новизной, богатством и неповторимостью кристаллизованного в них опыта. Человек, опираясь на такую систему новаторских содержаний, легко может привлекать к осмыслению материала, уже рассматривавшегося другими, те пласты смыслов, которые имеют корень своего возникновения в его неповторимой индивидуальности, а значит, новы по отношению к ранее использовавшимся другими людьми ресурсам.

Впечатления, формирующиеся на основе так организованного опыта, отличаются яркостью, непосредственностью, охватывают всю систему воспринимающего организма целиком (разлиты в пространстве экзистенциальной целостности бытия человека, а не точечно-фиксированы, что более характерно для системы смыслов уровня эго-сознания). Они аккумулируют впечатления и переживания, полученные вне структуры рассудочного мышления. Результирующее знание выражается в сложных полимодальных, многомерных, симультанных образах воспринятого, являя собой квинтэссенцию постижения как прямого непосредственного усмотрения происходящего.

Это получается рожденное внутри самого человека знание, кристаллизующееся в новых смыслах, которых до эпизода возникновения не существовавшей прежде целостности <человек – предмет интереса> просто не было. Именно так возникают новые понимания уже известных вещей. И побудительная власть этого вновь рожденного понимания столь велика, что оно как бы «само ищет» для себя символическую форму репрезентации, которая бы максимально полно соответствовала всем деталям, оттенкам переживаемого человеком опыта.

Таким образом, при переходе от констатирующей позиции диссоциированного миропонимания к вовлеченному творческому взаимодействию с предметом интереса в режиме «И это тоже Я» осуществляются многообразные и достаточно важные изменения: 1) в системе личностных смыслов индивида (трансформация само- и мировидения); 2) в содержаниях, обнаруживаемых под этим углом зрения в изучаемом материале; 3) в механизмах, обеспечивающих переработку таким путем полученной информации.

Вместе с тем, неверно было бы думать, что высокий креативный потенциал позиции растворенности в предмете интереса, отождествления с ним в акте выделения ему всей полноты своего внимания, обесценивает то значение, которое традиционный субъект-объектный подход играет в познавательном процессе. В частности, именно он представляет собой тот способ мировидения, к которому все мы прибегаем, чтобы сохранить нашу социальность: картина мира, рождающаяся у членов сообщества на его основе (в общих чертах схожая), дает возможность понимать другого, договариваться, судить о достоинствах и недостатках объекта рассмотрения и улучшать сделанное.

Финансирование Исследование осуществлено в рамках государственного задания № гос. рег. АААА-А16-116040410114-3 «Эпистемология креативности: когнитивные и социально-культурные измерения».	Funding The study was carried out in the framework of the government task No. AAAA-A16-116040410114-3 “Epistemology of creativity: cognitive, social and cultural dimensions.”
Конфликт интересов Не указан.	Conflict of Interest None declared.